Приключения Трупа - [21]
Поездка с невестой грозила продлиться.
У больницы дежурный сунул нос в машину, пронес наполовину, проворно отдернул и сплюнул в урну:
— Лечиться? Твой? А увез — был живой? Не дурно!
Попутчица, растопырив оскал пошире, моргнула:
— Старожил упал со стула, а в кровати — охлаждение.
— Не получится. Давайте — в отделение.
— Приятель, заплатим, — поддержал разговор шофер.
— Кончайте на переправе торг, соблюдайте такт, составим акт, доставим в морг, — дежурный изобразил бурный фонтан сил, но открыл карман, впустил подачку и изменил подначку — на машину закричал: «Открывайте, приятель, тачку!» — мертвеца за штанину взял и потащил в холодильный зал.
Сиделка в спешке за ним — белка за орешком своим.
Но тут — не горе, а морозильный подвал — на запоре.
Двое, что стерегут покои, выдают устную справку:
— Ключи улетели на неделю в переплавку.
— А куда грустного? — кричит старуха. — Закавыка!
— А туда, копуха, и поди-ка…
А между собой — наперебой:
— Мальчики с юга привезли кули и ящики с товаром. Продукты — нежные: фрукты. Услуга — не задаром. Коньяка на распитие — крынка. Не утекли б до открытия рынка.
Учли расклад и поволокли мертвяка назад.
И еле успели: зарычал мотор, и чуть не удрал шофер.
Хитер! Но сумели вернуть во двор: догнали, обняли, сняли башмак с педали и — в навал, за разбор — показали кулак, обещали в пятак, сжали бедро, примяли ребро, сказали «забудь», взяли за грудь и на спор — об забор!
А наломали бока — отдали трупака с подругой и пожелали со злой натугой подлечиться, но — в другой больнице.
Утешили, как фельдшеры, без стыда:
— Плюха — не беда.
Старуха, когда отъехали от лекарей, провозгласила:
— Эка ли? Сила — не в охране ли? И морду всмятку раскровянили, и взятку гордо прикарманили!
В другой больнице — тоже оборона:
— И прихорашивай, не годится. Похоже, гнилой, да не из нашего района. Готово нарушение. И не ясно, где и с какого момента помер, и в езде без документа — преступление. Опасный номер! Рвы крутые! Где понятые?
Разжали губы и пересчитали детали:
— Откуда зазоры? Вы ковыряли золотые зубы? Воры?
Оттуда сам шофер выручал тело, как белка — орешки.
Сиделка там смело отбивала напор персонала, в спешке потеряла челюсть, а по машине расселись — проворчала:
— На мертвечине спелись!
Накал у гонки крепчал, как прелесть у чемпионки.
На переходе старуха открыла дверцу, вроде подышать, вроде у нее напасть: шило вступило в сердце — и шасть!
Но шофер за ухо ее на краю — хвать:
— А гнилье мне? Позор, мать, вдвойне! Набью пасть!
И — хрясть!
В клинике по месту жительства покойного заседали.
— Ждите, — приказали, — водитель, как невесту, достойного окончания собрания в зале. Циники разругали правительство в дым. Мало им дали на врачевание материала!
— Поглядим! — шофер сиганул в коридор, толкнул дверь и скакнул, как зверь, на стул: — 0 чем разговор? О своем? Хлыщи! Не спасли хрящи старика — тащи за мослы дохляка!
Суровое собрание забурлило:
— Новое задание? Мило!
А оратор сказал:
— В зал попал провокатор, но дело — ясное: тело — несчастное, а мы — умы в белых халатах, живем на зарплатах, и живьем бедных довели до мели. Баста! Прижаты к стенке. Голодные, как мыши. Каста врачей — выше мелочей: свободные расценки на прием мертвого тела! Облом — черствому беспределу!
Призывы повторили красивым хором, а затвердили — с ретивым напором схватили шофера за ворот и в стиле победителей, к хвалебному восторгу зрителей, с позором проводили в город.
Отпустили — научили:
— Пилите, водитель, к судебному моргу. Не дрожите впустую. Там не судят, не бастуют, там давно не протестуют, там не люди, там дерьмо, там ярмо — и не ярмо, там одно, и не одно, и равно, и не равно, а чему — никому там оно не дано!
Шины машины избороздили простор, а старуха и шофер тормозили разговор — глухо копили задор.
Комом пыли подкатили к судебному моргу и знакомым обиняком подрулили к торгу: лечебному усердию и врачебному милосердию посулили и ком с мертвецом, и с добром торбу.
Но не угодили — ни торгом, ни горлом, ни горбом.
— Перед концом били никак? — спросил здоровяк с кровавым тесаком. — Не вы ли? С перец синяк — у дохляка под пупком. Отравой поили, пока не остыл? Волочили на отсыл за штанину, замочили и — в машину? Двое? На чужое добро — по наклонной? Старо, как тракт конный!
Сиделка подлила беседе в горнило мелких слёз:
— Сами мученики! Едем-едем, а с везеньем — отсос!
— Составим акт, наденем наручники. Сиделки губят, как девки любят: обняв, голубят, а рукав — не к шубе.
— Нашли вдали, в лесу, на весу, на осине, уж синий, в отрубе!
— Хуже — вам. Чащу не обслуживаем. Пропащих не нужно нам. Узрели, мамаша, опушку? А сарай? Доставляй, водитель, без канители вашу игрушку к нему. Лесные — там приписные. Мчите, пока не сели в тюрьму на преступном трупном извозе. Там вам и мертвяка заморозят. А к ужину — и дюжину!
Но шофер — снова в бестолковый спор:
— А умер бы на дороге? А у вас сейчас на пороге?
Здоровяк на уступку не идет:
— Остряк! А флюгер в рот? А ступку? А шиш? В обход закона шалишь, плохиш? Вперед, кидала! Но сначала — так: о беде сообщишь в больницу района, где жил трупак. Они одни и возьмут его под крышу, и на рассыл отпишут. А случится, найдут, что почил не сам, привезут к нам: и бедолагу, и на него — бумагу!
Если бы у каждого человека был световой датчик, то, глядя на Землю с неба, можно было бы увидеть, что с некоторыми людьми мы почему-то все время пересекаемся… Тесс и Гус живут каждый своей жизнью. Они и не подозревают, что уже столько лет ходят рядом друг с другом. Кажется, еще доля секунды — и долгожданная встреча состоится, но судьба снова рвет планы в клочья… Неужели она просто забавляется, играя жизнями людей, и Тесс и Гус так никогда и не встретятся?
События в книге происходят в 80-х годах прошлого столетия, в эпоху, когда Советский цирк по праву считался лучшим в мире. Когда цирковое искусство было любимо и уважаемо, овеяно романтикой путешествий, окружено магией загадочности. В то время цирковые традиции были незыблемыми, манежи опилочными, а люди цирка считались единой семьёй. Вот в этот таинственный мир неожиданно для себя и попадает главный герой повести «Сердце в опилках» Пашка Жарких. Он пришёл сюда, как ему казалось ненадолго, но остался навсегда…В книге ярко и правдиво описываются характеры участников повествования, быт и условия, в которых они жили и трудились, их взаимоотношения, желания и эмоции.
Светлая и задумчивая книга новелл. Каждая страница – как осенний лист. Яркие, живые образы открывают читателю трепетную суть человеческой души…«…Мир неожиданно подарил новые краски, незнакомые ощущения. Извилистые улочки, кривоколенные переулки старой Москвы закружили, заплутали, захороводили в этой Осени. Зашуршали выщербленные тротуары порыжевшей листвой. Парки чистыми блокнотами распахнули свои объятия. Падающие листья смешались с исписанными листами…»Кулаков Владимир Александрович – жонглёр, заслуженный артист России.
Ольга Брейнингер родилась в Казахстане в 1987 году. Окончила Литературный институт им. А.М. Горького и магистратуру Оксфордского университета. Живет в Бостоне (США), пишет докторскую диссертацию и преподает в Гарвардском университете. Публиковалась в журналах «Октябрь», «Дружба народов», «Новое Литературное обозрение». Дебютный роман «В Советском Союзе не было аддерола» вызвал горячие споры и попал в лонг-листы премий «Национальный бестселлер» и «Большая книга».Героиня романа – молодая женщина родом из СССР, докторант Гарварда, – участвует в «эксперименте века» по программированию личности.
Действие книги известного болгарского прозаика Кирилла Апостолова развивается неторопливо, многопланово. Внимание автора сосредоточено на воссоздании жизни Болгарии шестидесятых годов, когда и в нашей стране, и в братских странах, строящих социализм, наметились черты перестройки.Проблемы, исследуемые писателем, актуальны и сейчас: это и способы управления социалистическим хозяйством, и роль председателя в сельском трудовом коллективе, и поиски нового подхода к решению нравственных проблем.Природа в произведениях К. Апостолова — не пейзажный фон, а та материя, из которой произрастают люди, из которой они черпают силу и красоту.