Приключения Шоубиза - [62]

Донна согласно кивнула.

— Да, пожалуй, ты прав. В метро и правда страшно. Я имею в виду не те помпезные дворцы-станции. А по сути. Узкий длинный лаз в земле, а сверху — страшно подумать — столько еще земли! Я только однажды об этом подумала и больше не хочу. Но ездить-то надо. Альтернатива есть, но там — пробки. И все равно не хочу в метро, хочу в пробки! Как все нормальные люди. Так и мучаюсь. — Донна вздохнула. — Слава богу, я могу себе это позволить, — сделала она утешительный вывод из всего сказанного. — И вообще. Деньги очень идут женщинам, — сказала она поучительным тоном. Словно учительница в школе давала на дом домашнее задание. Мы с ней тут же согласились. Но тему машины нам развить не удалось, и я так и не узнал, в чем была причина ее вопроса. В дверь позвонили, длинно и требовательно.

— О, еще кого-то принесло. Раз без звонка — значит свои.

И она пошла открывать дверь.

Через минуту в кухне появился неказистый мужичонка в затрапезных джинсах и традиционном растянутом свитере. Явный представитель богемы.

— Знакомьтесь, Инь Яныч, гитарист от бога. Немного йог, немного любит выпить. Короче, все в меру.

Инь Яныч щелкнул остатками каблуков, словно поручик Ржевский, и присел на краешек стула. Потом мы выпили уже вчетвером — за дружбу. Инь Яныч оказался отличным парнем. Он имел совершенно неопределенный возраст. Сколько я ни старался, но так и не смог определить, сколько ему могло бы быть лет. Где-то между сорока и семьюдесятью. На этой цифре я и успокоился. Донна принесла гитару, и гость, нисколько не стесняясь и не манерничая, как любят делать музыканты, с удовольствием устроил нам настоящий «сейшн». А я обожаю эти домашние музыкальные посиделки. Сколько там рождается и тут же умирает великолепных мелодий и импровизаций. Если бы все это записать и потом сыграть, то окажется, что на этих задушевных спонтанных мероприятиях могли быть написаны самые гениальные музыкальные творения нашего мира. Но «сейшн» тем и отличается от всего остального, что там все непредсказуемо и недолговечно. А жаль! Красивую музыку всегда жалко терять. Но таковы законы этого жанра.

Донна с Геркой пели бардов, Инь Яныч аккомпанировал им на гитаре. А я слушал и наслаждался. Этот вечер был еще лучше, чем тот, первый, когда мы только познакомились с Донной. Я по-настоящему отдыхал душой среди этих, ставших уже близкими для меня, людей. Может это и ненадолго. Но сейчас это было так. И я просто наслаждался этим кусочком моей жизни, не думая о завтрашнем дне.

Когда музыканты вдоволь напелись и наигрались, беседа снова возникла, словно ручей, пробившийся сквозь скалы на склоне горы. Инь Яныч оказался философом. Он немного увлекался буддизмом, йогой и еще какой-то философской ерундой, но послушать его было интересно.

— Нельзя быть успешным, если ты себя таковым не ощущаешь. Я давно наблюдаю за многими людьми, это очень занятно. И действительно, богат и успешен только тот, кто себя таковым считает сызмальства. Они прут как танки, убеждая себя и всех окружающих в своей правоте. И знаете, всегда срабатывает. На сто процентов. Очень занятная штука. Но требует всей твоей жизни. А таким людям другого и не надо. Они этим живут. — Инь Яныч немного помолчал, словно прикидывая, стоит ли нам сообщать свою следующую мысль. И все же решился: — И еще, нельзя гадить людям. Это очень наказуемо.

О, как! Глубоко. Но с этой мыслью я был полностью согласен.

— Да, гадить нельзя, — согласилась с нами Донна, — но артисты — люди циничные. Они обслуживают человеческие страсти. И иногда их заносит так, что они позволяют себе много лишнего. Как же тогда быть?

— А никак, — Инь Яныч сказал это просто и спокойно, — каждый сам должен сделать для себя выбор, что ему можно, а чего нельзя. И все. Потом надо просто придерживаться этого выбора.

— Так просто? — удивилась Донна.

— Проще не бывает.

— А если тебе на пятки наступают? Если бьют наотмашь? То, что же, все прощать? Прям как в Библии?

— Не знаю, — Инь Яныч пожал плечами, — это и есть выбор. Можно поступить как хочется в этот миг, а можно подумать, и ничего после не делать. Это и есть выбор, — повторил он.

— Ага, значит, получается, что, если дать сдачи, то потом получишь по шее еще больней?

— Получается, что так, — мирно согласился Инь Яныч.

— Черт знает, что творится в этой твоей философии, — Донна немного завелась. Ох уж эти ее знаменитые смены настроения! Но она так же быстро и оттаяла. — Хм, — не унималась она, видимо, стремясь докопаться до сути, — это, если следовать твоей логике, то значит надо все и всем прощать. Сдаваться без боя.

— Нет. Не совсем так. Мы же сейчас говорили об отношении между людьми, а не о работе или чем-то еще. Не надо путать. Это ведь очень важно. Если ситуация требует упорства, то надо его проявить. А вот упорство или упрямство — это уже тонкость. Тут много тонкостей. Это же философия. Люди на нее целую жизнь тратят. И то не всегда с пользой.

— Фу, утомил. Не хочу я свою жизнь на это тратить. Поздно мне уже.

— Поздно никогда не бывает. И переменить тему разговора тоже, — Инь Яныч сказал это так же монотонно, как и все, что говорил прежде. И мы сразу даже не въехали. Но через секунду уже все дружно хохотали, соглашаясь, что такую дивную ночь не стоит тратить на философию, какой бы полезной для жизни она ни была.