Приключения Шоубиза - [61]
— Может, ты и прав, — сказала она, немного помолчав, похоже было, что теперь она тщательно обдумывает свой ответ. Наверное, боялась спугнуть эту внезапно возникшую откровенность. Подростки вообще часто бывают похожи на инопланетян — вроде и говорят, и думают как мы, на нашем языке. А все как-то по-своему. И часто нам не понятно.
— Понимаешь, Гера, — начала она, осторожно подбирая слова, — новое — это хорошо. Наверное. Но бывает иногда так, что это «хорошо» всем выходит боком. Я не против нового. Я против того, чтобы оно влазило в мою жизнь без моего спросу. Конечно, всякие эффекты и прибамбасы в кино — это красиво. Но они часто подменяют смысл. А тогда мне становится неинтересно это смотреть. Я все жду и жду, когда, наконец, начнется кино, сюжет, понимаешь. А кино вдруг раз — и закончилось. Не начавшись. И тогда мне бывает очень скучно. Но ведь кино-то я люблю! Вот в чем фишка. И хочется мне этого «кина».
Герка слушал ее внимательно. И его ответ меня поразил.
— А хотите, я вам скажу, почему взрослые часто против нового? Здесь срабатывает принцип «обходились же мы как-то без этого раньше». И все. В вашем случае, это протест против тотальной компьютеризации. И в этом что-то справедливое присутствует.
Я открыл рот, когда это услышал. Вот это да!
И Донна подхватила инициативу:
— Во-во. А я ж про что! Нельзя впускать компьютеры в свою жизнь так необдуманно и бесконтрольно. Он же, сволочь, иногда мыслить умеет. И чего он там удумает — одному богу известно.
Герка усмехнулся.
— Ну что вы говорите? Глупости все это. Обычное железо, оно же просто инструмент. Только дремучий неуч этого не знает.
Донна взбрыкнула:
— Ну, ты не хами, я же просила по-человечески. Ты не путай божий дар с яичницей. Я тебе не о той машинке, что ты держишь на своем столе. Я о принципе. А то как-то все очень быстро. Как бы эта техника нас не схряпала на обед. Обидно будет, что мы вот так, как идиоты, своими руками все это построили. Я против искусственного разума. Это я тебе точно могу сказать. И ничего я не дремучая! Ишь какой, — Донна насупилась.
— Да ладно вам, — примирительно сказал я, быстренько вклиниваясь в их разговор, грозящий перейти в перепалку. Донна выдохнула и улыбнулась.
— А и правда. Чего это я. Молодежь тоже имеет право на собственное мнение, — и она знакомым жестом взъерошила копну своих огненных волос. — В общем, киношка ваша неплохая вышла. А остальное — мое частное мнение. Давайте за это и выпьем.
И мы весело чокнулись бокалами. Я решил внести свою лепту в этот разговор.
— Я согласен, что сюжет фильма немного фантастичный. Но, в общем, он не плох.
Каждый кулик свое болото хвалит — ведь я был автором сценария и любил свое детище всей душой. Но Донна неожиданно откликнулась:
— А мы не можем точно утверждать, где фантастика, а где нет. Ведь, следуя твоей же логике, то, что изобретает наш мозг, не может быть им выдумано, оно уже существует где-то в пространстве и просто считывается. Кажется, я правильно запомнила. Ну, помнишь, ты что-то такое мне внушал? Правда, в тот вечер мы сто-о-о-олько выпили. Но я запомнила. Так вот. Получается, что любой сюжет — не выдуман, и это значит, что наша фантазия — это уже существующая реальность.
Я утвердительно кивнул. Мне были очень любопытны ее рассуждения.
— Есть такая теория, и мне она нравится. А что, я вам о ней тоже рассказывал?
Донна с иронией посмотрела на меня и осуждающе покачала головой:
— Пить надо меньше. Но это сейчас к делу отношения не имеет. — И продолжила: — Ну вот например, кошка. Поставьте себя на ее место. Представьте, что кто-то раз в восемь выше вас пинает вас же ногой в бок. А если предположить, что у кошки есть интеллект?
Мы все живо представили эту картинку. Эффект был потрясающий. Я никогда не пинал кошек в бока, но даже мне стало стыдно. Это было похоже на то, как если бы я вознамерился ударить трехлетнего ребенка. Ужас! Фантазия у Донны работала на всю катушку. Кино, что ли, навеяло?
— Вот то-то и оно. И это тоже может случайно оказаться не вымыслом, а самой что ни на есть реальной реальностью.
Мы все замолчали минут на пять, переваривая информацию. После этого разговор принял более миролюбивые формы.
— Ну и чем ты дальше собираешься заниматься? — спросила она меня. — Создавать свое телевидение? «Кинь-ТВ»?
Я расхохотался.
— «Кинь-ТВ?» Это что такое?
— Это название для твоего будущего телевидения. На «кино» похоже, только с уклоном в твой любимый шоу-бизнес, — ерничала неугомонная Донна. — Нравится? Дарю!
Я снова восхитился ею. Она была неуловима и непредсказуема. Я давно понял, что настоящая женщина — как китайский иероглиф, сложна и непонятна миру. Но тогда нужно учить китайский и открывать для себя новый мир. Ты не пожалеешь — он такой интересный!
И я теперь учил ее, как китайский язык, но она все время ускользала и преподносила мне свои, только ей присущие, сюрпризы.
— А у тебя машина есть? — вдруг спросила она. К чему бы это?
— Есть, — ответил я, — только я на ней редко езжу. Предпочитаю общественный транспорт — мне там лучше думается.
— Метро, что ли?
— Зачем метро? Такси. В метро мне страшно. А в такси за рулем не я, а шофер, и, стало быть, моя голова свободна, вернее, не занята дорогой. И можно думать о чем-то более полезном. О моей работе, например.
«— Дашка!На часах — одиннадцать утра, в доме бардак, какой даже хану Мамаю не снился: банки из-под пива — несбыточная мечта советского коллекционера — изящными кучками валяются в самых неожиданных местах, на бильярдном столе вместо шаров — апельсины, все в дырках от кия — это ж сколько выпить надо!!!Гирлянда пустых бутылок, перевязанных цветным скотчем, украшает пальму в углу гостиной. Комнату обставлял дизайнер «с самого городу Парыжу», но до таких «изысков» интерьера даже его творческой мысли было не дотянуться…».
«Солнечный луч нахально устроился у меня на кончике носа. Сон, сладкий и тягучий, как свежий мед, из густого, нежного сиропа превратился в жиденькую водичку, разбавленную надвигающейся действительностью. А потом и вовсе испарился. Что за дурацкая физика!Я нехотя приоткрыла один глаз, потом второй: мерзавец-луч уже беспечно скользил по потолку. Ну и пусть! Я снова закрыла глаза и улыбнулась — что может быть лучше этих первых минут после сна. Легкого и беззаботного. Как воздушное пирожное. Правда, мне никогда не встречались беззаботные пирожные, но суть от этого не менялась.Я опять открыла глаза.
«Если роман Достоевского «Идиот» читать, пропуская все, что нормальные люди считают гениальным, то получится вполне приличный детектив. Вроде Агаты Кристи. А как я еще могу читать Достоевского, валяясь на пляже?Конечно, дотошный собеседник поинтересуется, а что Достоевский вообще делает на пляже? В Турции? Ну там Донцова или, на худой конец, Дюма…Во-первых, Достоевского кто-то забыл на пляжном лежаке. А во-вторых, этот кто-то до меня изобрел новый способ чтения гениальных психологических текстов — куски со знаменитыми рассуждениями русского классика о смысле жизни и сути бытия просто выдрали из книжки, оставив голый сюжет.Я справилась с укороченным Достоевским минут за сорок и снова принялась скучать…».
«Метроном сухо отстукивал ритм. Раз, два, три, четыре, раз два, три, четыре. Голова раскалывалась. Я решила — надо прекращать этот кошмар. Встала из-за рояля и поплелась на кухню — принять таблетку от головной боли. Черт побери! Завтра репетиция, а я совсем расклеилась. Эта проклятая простуда совершенно не дает мне работать!Я работаю музыкантом. Слово «работаю» не совсем подходит для моей профессии. Но я не знаю, как сказать по-другому.Я обожаю музыку. И через месяц у меня важный концерт. У меня много концертов, но этот — особенный — я впервые буду играть со знаменитым оркестром в одном из самых лучших залов.
Есть такая избитая уже фраза «блюз простого человека», но тем не менее, придётся ее повторить. Книга 40 000 – это и есть тот самый блюз. Без претензии на духовные раскопки или поколенческую трагедию. Но именно этим книга и интересна – нахождением важного и в простых вещах, в повседневности, которая оказывается отнюдь не всепожирающей бытовухой, а жизнью, в которой есть место для радости.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Мачей Малицкий вводит читателя в мир, где есть всё: море, река и горы; железнодорожные пути и мосты; собаки и кошки; славные, добрые, чудаковатые люди. А еще там есть жизнь и смерть, радости и горе, начало и конец — и всё, вплоть до мелочей, в равной степени важно. Об этом мире автор (он же — главный герой) рассказывает особым языком — он скуп на слова, но каждое слово не просто уместно, а единственно возможно в данном контексте и оттого необычайно выразительно. Недаром оно подслушано чутким наблюдателем жизни, потом отделено от ненужной шелухи и соединено с другими, столь же тщательно отобранными.
«Суд закончился. Место под солнцем ожидаемо сдвинулось к периферии, и, шагнув из здания суда в майский вечер, Киш не мог не отметить, как выросла его тень — метра на полтора. …Они расстались год назад и с тех пор не виделись; вещи тогда же были мирно подарены друг другу, и вот внезапно его настиг этот иск — о разделе общих воспоминаний. Такого от Варвары он не ожидал…».
Приключение можно найти в любом месте – на скучном уроке, на тропическом острове или даже на детской площадке. Ведь что такое приключение? Это нестись под горячим солнцем за горизонт, чувствовать ветер в волосах, верить в то, что все возможно, и никогда – слышишь, никогда – не сдаваться.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.