Приключения Шоубиза - [41]
Мы веселой толпой повалили в кафе. Нас было человек шестьдесят, но мы на удивление быстро расселись за столами и приготовились слушаться и слушать старших. И наша замечательная древняя пионервожатая взяла бразды правления в свои маленькие ссохшиеся ручки. Первый тост она произнесла за нас всех. Но второй принадлежал лично мне.
— Дорогой Шоубиз. Ты уж разреши мне так тебя называть, потому что все к этому давно привыкли, — прошамкала она. — Я тоже привыкла, хотя, сознаюсь честно, тогда, много лет назад я в тебя не верила. — И она погрозила мне пальцем. — Но я рада, что ошиблась. Из тебя получился отличный культмассовый сектор, — и толпа весело заржала, прикалываясь над моим прошлым. За это все дружно выпили.
Пионервожатая снова подняла вверх крючковатый палец, призывая к тишине.
— После того, как мы с вами выяснили, кто начал ваше приобщение к прекрасному, я хочу дать слово человеку, который это знамя подхватил и достойно несет уже двадцать пять лет. — Она загадочно замолкла. Ее пауза была эффектна, как и предписывал великий Станиславский. — Итак, слово предоставляется директору драматического театра, в котором мы с вами сейчас имеем честь находиться, человеку, который, не раздумывая ни секунды, откликнулся на мой призыв и организовал этот прекрасный розыгрыш и этот замечательный банкет, — она все еще продолжала эффектно тянуть время. Градус интереса поднялся до точки кипения. Народ заерзал на стульях. — Итак, заслуженный деятель искусств, руководитель этого замечательного театра, Валерий Весниковский.
Толпа ахнула. Валерка был на протяжении всех десяти наших школьных лет бессменным заводилой во всех наших походах и поездках. Мы с ним облазили все окрестные озера, буераки и заросшие бурьяном леса. Но предположить, что этот невысокий, сутуловатый подросток рискнет пойти в артисты не мог даже самый смелый из нас. И вот, поди ж ты! Директор театра!
Из-за стола поднялся невысокий щуплый мужчина, окинул нас всех очень серьезным взглядом и вдруг испустив дружеский вопль: «Привет, семидесятые!» и заулюлюкав, поскакал вокруг накрытых столов, словно индеец на резвом мустанге по просторам прерий. Вот это настоящий директор театра! Я всегда считал, что эта должность не администратора, а самого творческого среди артистов человека. А уж к такому заводиле любое администрирование приложится, как шарик к бильярдной лузе. И, видимо, Валерка был счастливым подтверждением моей теории. Конечно, я не мог не допускать, что он является счастливым исключением, но мне нравилась моя теория.
Я всегда любил таких заводных и бесшабашных людей и всегда их поддерживал. И сейчас, чтобы слово не расходилось с делом, я первый выскочил из-за стола и с громким воплем: «Даешь семидесятые!» поскакал вслед за ним. Нам громко хлопали и еще десятка два взрослых мужчин, оседлав невидимых скакунов и сбросив лет по тридцать, бросились за нами вдогонку. На это было очень забавно смотреть. И если еще знать, что это было нашим любимым занятием на переменках, то историческая справедливость была сейчас восстановлена. Хотите в детство — нате вам, пожалуйста!
Девчонки-тетеньки визжали совсем как тогда, в десятом классе. Райка сложила пальцы бубликом и свистела как заправский гусар или, на худой конец, Соловей-разбойник.
Потом Валерка сказал тост. Он упомянул в нем благодарность таинственным спонсорам, которые щедро оплатили все это мероприятие, но по тому, как зарделся Шрекер, я понял, что инкогнито спонсора можно считать раскрытым. Видимо, племянник не только помог своей тетке организовать весь этот замечательный балаган, но еще и оплатил его. Ну, что ж! У него точно была такая возможность. Его гонорары были серьезными, как прибыль Билла Гейтса. И такие посиделки для его кармана — это сущий пустяк. Я подошел к нему и молча, с чувством, пожал ему руку:
— Спасибо тебе за этот праздник!
Он все понял и на его глаза снова навернулись слезы. А я мысленно произнес: «Щедрому да прибудет вдесятеро от убывшего».
Все веселились от души! Откуда-то из глубин театра возникали все новые и новые персонажи. Старенькая учительница химии появилась рука об руку с нашим трудовиком. Это был потрясающий сюрприз. Мы были в восторге. Наши дорогие учителя развлекли нас своими воспоминаниями. Химичка вспомнила, как мы чуть не сожгли ее кабинет, когда изобретали порох. Но ведь изобрели же! И, самое интересное, что за ее трудовую деятельность порох изобрели ровно семь раз! Сейчас это было смешно. Совсем не так, как тогда.
Мы одновременно говорили тосты, пили, пели, потом кто-то притащил из театральных закромов две стареньких электрогитары и все прибамбасы, что полагались для их нормального звучания. И тут пошло-поехало. «Там где клен шумит» мы сыграли раз двадцать. И еще что-то старое и такое знакомое. Я вдруг понял, что мы совсем не разучились веселиться просто так, без денег, как это было принято сейчас там, в моем мире. Мы сегодня веселились просто потому, что было весело.
Кто-то предложил вспомнить те номера, которые я когда-то режиссировал в школьных концертах. Тут же спонтанно родился замечательный концертный «винегрет», и все, кто что-то вспоминал, быстренько исполняли свой номер перед нами. Получился такой «концерт по заявкам» наоборот, потому что заявки поступали от самих исполнителей. Было очень здорово, но концертных номеров набралось уже на целый суточный марафон в поддержку чего-то там. Очередь из потенциальных артистов выстроилась почти как в наш школьный буфет на большой переменке.
«— Дашка!На часах — одиннадцать утра, в доме бардак, какой даже хану Мамаю не снился: банки из-под пива — несбыточная мечта советского коллекционера — изящными кучками валяются в самых неожиданных местах, на бильярдном столе вместо шаров — апельсины, все в дырках от кия — это ж сколько выпить надо!!!Гирлянда пустых бутылок, перевязанных цветным скотчем, украшает пальму в углу гостиной. Комнату обставлял дизайнер «с самого городу Парыжу», но до таких «изысков» интерьера даже его творческой мысли было не дотянуться…».
«Солнечный луч нахально устроился у меня на кончике носа. Сон, сладкий и тягучий, как свежий мед, из густого, нежного сиропа превратился в жиденькую водичку, разбавленную надвигающейся действительностью. А потом и вовсе испарился. Что за дурацкая физика!Я нехотя приоткрыла один глаз, потом второй: мерзавец-луч уже беспечно скользил по потолку. Ну и пусть! Я снова закрыла глаза и улыбнулась — что может быть лучше этих первых минут после сна. Легкого и беззаботного. Как воздушное пирожное. Правда, мне никогда не встречались беззаботные пирожные, но суть от этого не менялась.Я опять открыла глаза.
«Если роман Достоевского «Идиот» читать, пропуская все, что нормальные люди считают гениальным, то получится вполне приличный детектив. Вроде Агаты Кристи. А как я еще могу читать Достоевского, валяясь на пляже?Конечно, дотошный собеседник поинтересуется, а что Достоевский вообще делает на пляже? В Турции? Ну там Донцова или, на худой конец, Дюма…Во-первых, Достоевского кто-то забыл на пляжном лежаке. А во-вторых, этот кто-то до меня изобрел новый способ чтения гениальных психологических текстов — куски со знаменитыми рассуждениями русского классика о смысле жизни и сути бытия просто выдрали из книжки, оставив голый сюжет.Я справилась с укороченным Достоевским минут за сорок и снова принялась скучать…».
«Метроном сухо отстукивал ритм. Раз, два, три, четыре, раз два, три, четыре. Голова раскалывалась. Я решила — надо прекращать этот кошмар. Встала из-за рояля и поплелась на кухню — принять таблетку от головной боли. Черт побери! Завтра репетиция, а я совсем расклеилась. Эта проклятая простуда совершенно не дает мне работать!Я работаю музыкантом. Слово «работаю» не совсем подходит для моей профессии. Но я не знаю, как сказать по-другому.Я обожаю музыку. И через месяц у меня важный концерт. У меня много концертов, но этот — особенный — я впервые буду играть со знаменитым оркестром в одном из самых лучших залов.
Сборник из рассказов, в названии которых какие-то числа или числительные. Рассказы самые разные. Получилось интересно. Конечно, будет дополняться.
Известный украинский писатель Владимир Дрозд — автор многих прозаических книг на современную тему. В романах «Катастрофа» и «Спектакль» писатель обращается к судьбе творческого человека, предающего себя, пренебрегающего вечными нравственными ценностями ради внешнего успеха. Соединение сатирического и трагического начала, присущее мироощущению писателя, наиболее ярко проявилось в романе «Катастрофа».
Сборник посвящен памяти Александра Павловича Чудакова (1938–2005) – литературоведа, писателя, более всего известного книгами о Чехове и романом «Ложится мгла на старые ступени» (премия «Русский Букер десятилетия», 2011). После внезапной гибели Александра Павловича осталась его мемуарная проза, дневники, записи разговоров с великими филологами, книга стихов, которую он составил для друзей и близких, – они вошли в первую часть настоящей книги вместе с биографией А. П. Чудакова, написанной М. О. Чудаковой и И. Е. Гитович.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.