Приключения на Безымянной реке - [50]

— С лодкой… — начал, заикаясь, Эмиль. Ему надо было собраться с мыслями, которые рассыпались, точно бусинки с разорванного шнурка. — Да… Я долго думал, и тут мне пришло в голову, что я не могу все так оставить. А как устроить, чтобы «альбатросы»… чтобы и они гребли по-нашему, если, конечно, захотят, чтобы и у них были преимущества…

— Постой, — оборвал его Рацек, — почему же ты обо всем этом не рассказал Акве и всем «утятам»? Почему ты им не объяснил, не доказал?

— Потому что они твердили бы, что все это из-за меня, потому что иначе они бы из-за меня потерпели поражение, — сказал печально Эмиль. — А может, они и взаправду бы проиграли… а тогда на кого взвалят вину? — Он отвел глаза в сторону леса. — Я даже решил: лучше никому ничего не скажу, а просто подам «альбатросам» тайный знак. И вот я вечером перед отъездом девчонок написал записку…

— Вот она, — прервал его Рацек. Он вынул из кармана листок бумаги. — Дело в том, — повернулся он к девочкам, — что, когда вчера вечером Ондра застал Эмиля в таком подозрительном положении, он дал свисток по тревоге и позвал всех нас. А Эмиль стал оправдываться, что ему в голову не приходило испортить лодку, просто он хотел положить туда записку, которую он мне дал на глазах у всех ребят. Значит, он не мог ее написать после. Записку я оставил у себя, но теперь я ее вам прочту:

«Утята» будут грести, стоя на одном колене. Таинственный спортсмен».

В ту же минуту со всех сторон понеслись гневные выкрики и оглушительный смех. Смеялись «альбатросы»:

— Спортсмен! — подскочил Румик и всплеснул руками. — Ой, люди, вы слышали? Он спортсмен!

— Да не простой, а таинственный, — усмехнулся Карлик. — Наверное, поэтому нам ничего и не известно о его достижениях.

«Утята» тоже отчаянно шумели. Огненная шевелюра Виктора стремительно металась из стороны в сторону, в вытаращенных глазах отражалось волнение.

— Предатель! Ребята, мы пригрели змею на груди!

Следом за ним вскочил Румик:

— Кику! Кику! — загорланил он, показывая на Эмиля.

Казалось, он заикался или всхлипывал, но на самом деле он пытался говорить на языке племени кикулу, подыскивая новое африканское слово. И он его нашел:

— Фав! Вероломный человек!

Кто-то прыснул со смеху, потом послышались одобрительные возгласы, но в этот момент вступился Аква.

— Да замолчите вы! — буркнул он и приложил ладонь к губам Стракоша, который намеревался отпустить какое-то ехидное словечко. — Уж если Румик вспомнил историю Рацека, то я тоже кое-что добавлю. По-моему, Эмиль поступил так, как те соперники, которые помогали в Ждякове перенести Душану каноэ. Вот вам!

— А сверло? — с ледяным спокойствием отозвался Карлик. — Мы же не знаем, зачем ему понадобилось сверло.

Аква смолк. А со всех сторон взметнулась настоящая буря — буря возмущения и буря согласия, которую утихомирил лишь тонкий голосок Иванки:

— Никакого сверла у него не было! Не было, не было!

— Нет, было!

— Негодяй!

— Трус!

— Предатель!

— Тихо! Так мы ничего не добьемся! — вмешался Рацек. — Продолжай, Эмиль.

Но взрыв негодования совершенно выбил из колеи Эмиля, и прошло некоторое время, пока он снова набрался храбрости выступить против своих противников. Теперь даже «утята» были настроены против него, даже Виктор. У Эмиля больно сжалось сердце: кто его поддержит? Силу и утешение он нашел в спокойном взгляде Магды. Потом вспомнил об Иване и повернулся в ее сторону.

Да, у меня в руках было сверло, — сказал он твердо, — но только случайно. Когда Франта-Мышка заснул, я вылез из палатки и побежал к лодкам. Я рассчитывал, что Ондра не особенно старательно дежурит…

— Ого!

— …что Ондра не особенно старательно дежурит, — повторил он не сдаваясь. — Я нигде его не видел. А потом, у самого берега, я лег на землю и пополз — я решил, что, может, он сидит где-нибудь у реки…

— Одну минуту, — вмешалась Магда. — А почему же ты, собственно, не подошел открыто к нему и не передал записку? Или кому-нибудь из «альбатросов»? Это же было в их интересах.

— Это верно. Но я боялся, что они обзовут меня предателем своей команды. Они не переваривают меня. Все, все, что я делаю, по-ихнему плохо. Все! Для них я растяпа, крыса и ничего больше.

Он говорил взволнованно. В глазах что-то заблестело. Неужели слезы? Но он не вытер их. И продолжал без остановки:

— И ничего я им не сделал, честное слово! Чего они ко мне придираются? И почему они решили, что я им помогаю? Я собирался помочь своим, «утятам»! Для настоящей победы. Или поражения. Все равно. Ну, в общем, для честной борьбы. А что же я должен был делать другое?.. Ну вот, подползаю я к лодкам, чувствую: Ондра где-то здесь. Да хуже Ондры здесь нет никого. Конечно, не считая Карлика. Кардана я просто ненавижу! Ну, что ты смеешься?

Но Карлик не смеялся. Он был бледен как полотно. Губы его дрожали… Но он тотчас же взял себя в руки и холодно ткнул в сторону Эмиля «маршальским жезлом»:

— Говори о сверле и не удаляйся от дела.

Эмиль вздрогнул, точно его окатили ушатом холодной воды. Он покосился на Рацека, на Магду, на Ивану.

— Ну вот, пополз я, значит, вперед, — продолжал он уже спокойнее, — а возле самых лодок наткнулся в траве на сверло. Его там забыл Зика перед нашим отъездом. Правда?