Приключения французского разведчика в годы первой мировой войны - [9]

Согласно штабной карте расстояние было приблизительно тысяча четыреста метров. Я увидел, что весь двор действительно был полон солдат.

Чуть позже они вышли через калитку фруктового сада и двинулись, один за другим, к кромке леса.

— Они собираются нас окружить, — сказал мой кузен.

Пока слева от нас происходило это движение, справа раздался залп, и над нами пролетели осколки камня.

— Они хотят взять нас с двух сторон, — сказал мне Рауль с олимпийским спокойствием, — но эти там впереди поторопились. Приглядывай лучше за другими.

Новый залп ранил в ногу одного стрелка справа от нас.

— Сменить место, — приказал Рауль и нырнул в глубокую траву с другой стороны пика. Он внимательно вглядывался в лес справа от него, откуда доносились выстрелы. Затем снял с плеча свой «маузер» и тщательно прицелившись, выстрелил. И на той стороне опушки леса упал один из врагов, чтобы больше не подняться.

— Дистанция восемьсот пятьдесят метров, одиночный огонь! Хорошо цельтесь!

Немцы ответили ему третьим залпом. В этот раз они прицелились лучше, и пули рикошетировали от скал. Один из наших стрелков упал как подкошенный. Я перевернул его, но он уже не дышал. Другой был ранен, пулей ему раздробило руку. Он произнес «вот сюда», зажал раненую руку здоровой рукой, тут же окрасившейся кровью, в то время как кожа его бледнела на глазах.

— Позаботься о нем, — крикнул мне Рауль. — Но спрячьтесь с обратной стороны, потому что дело принимает серьезный оборот. Разорви его рукав, перевяжи побыстрее рану.

Чуть позже, продолжая вести беспорядочный огонь по плохо видимому противнику, Валери удалось подстрелить одного. Раздался ужасный крик.

— Браво, Валери! Ты видишь, он хорошо воспитанный малый; он уведомил о получении, отправив курьера обратно, — воскликнул Рауль, но стрелки не улыбнулись. Близость смерти произвела на них сильное впечатление.

— Ты заметь, — продолжил Рауль, — по моему мнению, если француз ранен, то он стискивает зубы, и ты почти ничего не услышишь, потому что самолюбие не позволяет ему стонать в присутствии своих товарищей, в то время как «фриц» приглашает всю вселенную стать свидетелем его страданий своими душераздирающими воплями. Вот это и называется у них романтикой!

Эти рассуждения не мешали ему следить за врагом, время от времени прицеливаясь и поражая одного за другим с удивительным спокойствием.

Ударил четвертый залп, более интенсивный, чем предыдущие, похожий по звуку на то, как тележка с гравием одним махом высыпает весь свой груз.

— Нам нужно подкрепление, — сказал один из стрелков. Рауль тут же выпрямился в полный рост, прошел перед нами и перешагнул через наши винтовки. Я ущипнул его за икру и крикнул: — Пойдем! Без глупостей!

В ответ он только отбрыкнулся:

— Какая еще опасность! Это, должно быть, лейтенант Принс неожиданно свалился им на голову. Внимание! Если они будут удирать через луг, не промахнитесь! И подавая пример, он уничтожил еще одного немца, свалившегося в траву, а, остальные, пытаясь укрыться с другой стороны, попадают под огонь солдат Принса.

Попав под обстрел с двух сторон, немцы разбежались…

Именно в этот момент группа слева решила вступить в бой, стреляя нам в спину из винтовок. Но нескольких выстрелов в их сторону хватило, чтобы они держались на почтенном расстоянии.

— Они поняли, что пришли слишком поздно, — сказал стрелок, раненный в ногу, — это их не интересует больше.

Атака потерпела неудачу; мы спустились в деревню, унося погибшего и поддерживая наших раненых. Действительно именно лейтенант Принс нанес внезапный удар превосходящими силами по правой группе; он привел четырех пленных, среди которых один унтер-офицер.

— Это вам, господа, — произнес лейтенант, показывая на них. Отведите их в мэрию.

Там в зале, Рауль и Валери начали их допрос, принявшись сначала за рядовых солдат.

— Я голосую за наиболее глупого, как говорил Клемансо, — пошутил Рауль, выбирая из группы толстяка, бросавшего на нас взгляды затравленного зверя. — Я полагаю, что это хорошая система, так я получаю всегда несколько несомненных мелочей, которые я могу противопоставить показаниям следующих, если они попробуют рассказывать мне сказки.

Третий вначале отказывался говорить. Рауль, который до этого вел себя как добрый ребенок, вдруг переходит на командный тон прусского офицера:

— Встаньте смирно, не то я вас сам поставлю! Stillgestanden!

И в крови у немцев такая дисциплина, что человек незамедлительно выпрямляется, щелкнув каблуками. Добившись этого движения чисто механического повиновения, Рауль уже добивался и ответов. Я восхищался методом и быстротой, с которой он проводил допросы, следуя программе, при которой не оставалось ни одного неисследованного вопроса. За это время я переводил документы, отобранные у пленных.

Остался унтер-офицер, который сразу заявил, что ничего не знает — Я восхищаюсь тобой, дружище, — говорит Рауль, на французском языке, — но мне придется оставить тебя под арестом до завтра — и повернувшись ко мне:

— Найди мне Биркеля.

— Старина, — сказал он, когда я вернулся с Биркелем, — мы собираемся засунуть вас на ночь в камеру; попытайтесь разговорить унтер-офицера, который там сидит. Завтра вам за эту ночь заплатят. Идет?