Приключения Эмиля из Леннеберги - [39]

Милые соседи! Мы приглашаем вас к нам в это воскресенье на чашку кофе.

Милости просим.

Альма и Антон Свенсон. Катхульт, Леннеберга.

После завтрака папа и мама Эмиля отправились в церковь, чтобы потом вернуться домой вместе с гостями.

А Эмиль послушно пошел к Крюсе-Майе, чтобы передать ей мамину просьбу. Утро было ясное. Весело насвистывая, шагал он по тропинке к домику Крюсе-Майи, который стоял прямо в лесу.

Если ты когда-нибудь бывал в Смоландском лесу ранним июньским утром, ты наверняка помнишь, как кукует кукушка, как заливается жаворонок, как солнце пригревает затылок и как мягко ступать босыми ногами по усыпанной хвоей тропинке. Идешь и вдыхаешь смолистый воздух и глядишь, как цветет земляника на лужайке. Поэтому Эмиль не торопился. Но в конце концов он все же дошел до ветхой избушки Крюсе-Майи, такой маленькой и потемневшей от времени, что ее едва можно было увидеть сквозь листву деревьев.

Крюсе-Майя сидела на скамеечке и читала газету. Видно было, что новость, которую она узнала, ее и пугала, и радовала.

— В Юнчепинге вспыхнула эпидемия тифа, — сказала она, как только поздоровалась с Эмилем, и сунула ему под нос "Смоландскую газету", чтобы он сам в этом убедился.

Там действительно было написано, что двое жителей Юнчепинга заболели тифом. Крюсе-Майя радостно закивала головой и сказала:

— Тиф — ужасная болезнь. И скоро он дойдет и до Леннеберги, уж поверь мне!

— А как этот тиф может к нам попасть? — спросил Эмиль.

— Пока ты стоишь здесь, он летает над всем Смоландом, как пух одуванчика, — сказала Крюсе-Майя. — Килограммы семян тифа, представляешь, и если они пустят у нас корни, то беда! — Что это за болезнь? Вроде чумы? — спросил Эмиль.

О чуме Крюсе-Майя ему уже рассказывала, она обожала говорить о болезнях и эпидемиях. Чума, уверяла Крюсе-Майя, самая ужасная из всех болезней, и когда-то, давным-давно, от нее погибли почти все люди, жившие в Смоланде. И если тиф на нее похож… — Крюсе-Майя немного подумала и сказала:

— Да, вроде чумы. Я точно не знаю, но, кажется, сперва у больного синеет лицо, а потом он умирает… Да, тиф — ужасная болезнь, ох, ужасная!

Но тут Эмиль ей рассказал, что у Лины болит зуб и что обе ее щеки похожи больше на воздушные шары, чем на щеки, и она не может показываться на люди, а у них, как назло, сегодня гости. Услышав все это, Крюсе-Майя забыла про тиф и обещала прийти в Катхульт как можно скорее.

Вернувшись домой, Эмиль застал Лину в слезах. Она сидела на ступеньке кухонного крыльца и стонала от боли, а рядом стояли Альфред и сестренка Ида и не знали, как ей помочь.

— Тебе, верно, придется пойти к Сме-Пелле, — сказал Альфред.

Сме-Пелле — так звали кузнеца в Леннеберге. Вооружившись огромными страшными клещами, он вырывал, когда надо было, зубы у местных жителей.

— Сколько он берет за выдранный зуб? — спросила Лина между стонами.

— Пятнадцать эре в час, — ответил Альфред. И Лина содрогнулась: как дорого это стоит, а главное, как долго длится!

— Я вырву зуб быстрее и лучше, чем кузнец, — сказал Эмиль. — Я уже придумал как.

И он тут же изложил свой способ:

— Мне для этого нужен только Лукас и еще длинная суровая нитка. Я обвяжу ниткой твой больной зуб, Лина, а другой конец привяжу себе к поясу, вскочу на Лукаса и помчусь галопом. Нитка натянется — оп! — и зуба как не бывало.

— Тебе легко говорить: оп — и все! Нет уж, благодарю покорно! — с негодованием воскликнула Лина. — Меня твой галоп не устраивает.

Но тут зуб заныл пуще прежнего, и Лина, тяжело вздохнув, покорилась.

— Ладно, давай все же попробуем. Бедная я, бедная. Может, получится по-твоему, — сказала она и пошла за суровой ниткой.

И Эмиль сделал все, как говорил.

Он привел Лукаса, а когда оба конца суровой нитки были крепко-накрепко привязаны — один к зубу, другой к поясу, — он вскочил на лошадь. Бедная Лина стонала и причитала, сестренка Ида тоже плакала, но Альфред их успокаивал:

— Все будет в порядке! Ждать долго не придется. Оп — и готово!

И Эмиль припустил лошадь галопом.

— Ой, сейчас, сейчас будет "оп"! — радостно завопила сестренка Ида.

Но этого не случилось. Потому что галопом помчалась не только лошадь, но и Лина. Она так смертельно испугалась этого "оп", которое произойдет, как только натянется суровая нитка, что от страха заскакала вприпрыжку не хуже Лукаса. И сколько Эмиль ей ни кричал, чтобы она остановилась, все зря. Лина неслась как угорелая, нитка провисала, и никакого "оп" так и не вышло.

Но Эмиль решил во что бы то ни стало помочь Лине избавиться от больного зуба, а он был не из тех, кто отступает после первой неудачи. Поэтому он перемахнул на Лукасе через садовую изгородь.

"Не станет же Лина скакать, как козел", — думал он. Однако, представь себе, он ошибся. Лина от страха тоже с разбегу перепрыгнула через изгородь. Сестренка Ида никогда не забудет этой сцены. Да-да, до конца дней своих она будет помнить, как Лина с раздутыми щеками и висящей изо рта ниткой перескочила через изгородь и закричала:

— Стой, стой! Я не хочу, чтобы было "оп". Потом она, правда, стыдилась того, что все испортила, но было уже поздно. Она с несчастным видом снова сидела на ступеньках крыльца и стонала. Но Эмиль не пал духом.