Приключения доктора - [53]

Михаил Георгиевич вздрогнул и быстро отхлебнул из фляжки, ранее «конфискованной» у несчастного инспектора.

Предупреждение

— Мы закрылись и решили заглянуть к Петру Васильевичу: как он там? — пустился в объяснения старший из продавцов.

— Как видите! — пробурчал по-прежнему сидевший у стены Петр Васильевич и пальцем ткнул в свою бесчувственную ногу. — Лучше не бывает!

— Ах…

— Ох…

— Но как же…

— Сюда-то что вас привело? — оборвала причитания Варвара Михайловна.

Старший из продавцов пожал плечами:

— На ферме у Петра Васильевича мы никого не застали, но зато во дворах творилось что-то невероятное! Толпы и толпы людей… крики «убийство!», «убили!», «сюда!», «сюда!» Все бежали, и мы побежали. Да вы посмотрите сами!

Продавец махнул куда-то в белесую от всё еще сыпавших с неба ледяной крошки и снега тьму.

Варвара Михайловна и околоточный — околоточный подсвечивал путь фонарем — прошли к воротам и выглянули во двор. Околоточный ахнул и тут же велел городовым:

— За работу!

Городовые выбежали из коровника и — их голоса звучали взволнованно и сбивчиво — запричитали и затявкали подобно растерявшимся при виде пришедшей в беспорядок отары овчаркам:

— Не толпитесь!

— Влево подай, влево!

— Отступи!

— Не напирай!

Михаил Георгиевич тоже подошел к воротам и посмотрел наружу: во дворе перед фермой, как и сказал продавец, происходило столпотворение. Если толпа собравшихся на вой людей и с самого начала была немаленькой, то теперь она возросла многократно: как обычно бывает, там, где поначалу скапливается кучка любопытных, вскоре появляются всё новые и новые «заинтересованные лица», причем количество прибывающих вновь — если их не отсекать на подходах — быстро становится совершенно неприличным.

В таких случаях неизбежно наступает момент, когда появившихся «просто так» становится настолько больше изначально сбежавшихся, что первопричина переполоха теряется в многочисленных выдумках и толкованиях. Вот и во дворе перед фермой Лидии Захаровны произошло именно так: тех, кто сбежался на страшный вой, теперь уже было настолько меньше таких, кто никакого воя не слышал, что комментарии этих вторых, слетавшие с уст и перелетавшие в уста, были совсем уже далеки от реальности.

Михаил Георгиевич вслушивался и не верил своим ушам. Но еще больше он не верил глазам: когда он сам и сопровождавшие его Константин и Петр Васильевич явились во двор, люди вели себя робко, были напуганы не только воем, но и лившейся из-под ворот «кровью», поснимали шапки и крестились — стронуть их с места, чтобы взломать ворота и проникнуть на ферму, не было никакой возможности! Теперь же толпа бурлила: от робости и страха не осталось и следа. Люди переходили с места на место, стремились поближе подойти к воротам, работали локтями и чертыхались… в общем, вели себя так, словно в помещении, куда их не желали впустить, давали увлекательное и зрелищное представление. Если какие-то чувства и овладели полностью этими людьми, то разве что не знавшее насыщения любопытство и раздражение от того, что насыщения даже не предвиделось.

Михаил Георгиевич смотрел на это безобразие и думал, насколько ему повезло, что он — полицейский врач, а не чин наружной полиции: окажись он на месте городовых и тоже уже вклинившихся в толпу околоточных, ему также пришлось бы срывать голос в тщетных уговорах разойтись или хотя бы соблюдать порядок и приличия!

Толпа волновалась сильно, жестко, безудержно. Шторм, ревевший над крышами, но во двор слетавший лишь стуком о землю ледяного крошева, эту толпу не пугал ни капельки, не отворачивал ее от фермы, не заставлял спохватиться об оставленных делах и побежать в тепло. Михаилу Георгиевичу пришла на ум фамилия Brown — происходившее во дворе напомнило ему рассказы о хаотичном движении частиц.

Полицейские метались в этой толпе, старались рассечь ее и — частями — оттеснить к выходу на проспект, где она, толпа, непременно расселась бы, но полицейских было слишком мало для выполнения такой работы. Здесь, — подумал Михаил Георгиевич, — не хватило бы и роты! В какой-то момент доктор перехватил отчаянный взгляд околоточного, но и не подумал сдвинуться с места и прийти тому на помощь: он понимал совершенно отчетливо, что это бесполезно. Другой околоточный крикнул в голос, но и его призыв остался без ответа. И тогда городовые обнажили шашки.

Но даже это — жест грозный и недвусмысленный — никого не испугало. Из толпы, перекрывая трели полицейских свистков, послышался одновременно возмущенный и насмешливый свист: свистели в пальцы, свистели в зубы, свистели как придется и получится! Шашки пришлось вложить обратно в ножны. Городовые и околоточные отступили и, впятером, встали перед воротами.

— Сами разойдутся, — «утешил» их Михаил Георгиевич.

— Ко второму пришествию! — проворчал околоточный и закурил.

Оба, однако, ошиблись.

Не успел околоточный докурить — впрочем, он уже собирался отшвырнуть папиросу, — в толпе произошло новое движение: на этот раз более собранное и оттого-то не только более загадочное, но и пугающее.

Неожиданно толпа начала подаваться вбок, да настолько, что множество людей оказались прижатыми к стенам фланкировавших двор построек, а некоторые из задних рядов были вынуждены вскарабкаться на сугробы — мы уже говорили об этих сугробах раньше. От стен понеслись сдавленные проклятия, сугробы почернели под человеческой массой и начали зримо оседать. А потом в остававшихся перед фермой рядах сам собою образовался проход, и всё потрясенно стихло.