Приключения бригадира Этьена Жерара - [52]

Но француза в вежливости перещеголять трудно. Я не принял лисицы и послал ее англичанам, написав им, что буду польщен, если они примут ее в дар от меня и прикажут подать ее себе на следующий день за завтраком.

Во время путешествия мне удалось снять общий план расположения английских войск. Я в тот же вечер представил этот план Массене и был уверен, что Массена немедленно же перейдет в атаку, но ничего из этого не вышло. Наша беда была в том, что маршалы грызлись у нас между собой, как голодные собаки. Они постоянно рычали и кусались. Ней ненавидел Массену, Массена ненавидел Жюно, а Сульт ссорился и ругался решительно со всеми.

По этой причине ничего из моей блестящей разведки не вышло. Время шло, и продовольствия у нас становилось все меньше и меньше. К концу зимы мы опустошили всю прилегавшую к нашему лагерю местность. Фуражиров отправляли за многие десятки верст, но, несмотря на это, они возвращались с пустыми руками. Нужно было отступать, но это было нелегко.

На флангах и в тылу нашей армии стояла в большом количестве португальская милиция, состоявшая из вооруженных крестьян и партизан. Сначала они держались от нас на почтительном расстоянии, но потом португальцы обнаглели до последней возможности. Они вертелись около наших передовых постов, словно осиные рои. За жизнь человека, попавшего в их руки, нельзя было дать и копейки.

Одних моих хороших знакомых и приятелей-офицеров погибло от рук партизан не менее дюжины. Самым счастливым из этих офицеров был тот, которого подстрелили в спину. Этого офицера можно было назвать поистине счастливчиком, так как другие погибли столь ужасною смертью, что об этом даже воспрещено было сообщать их родственникам.

Особенно прославился среди партизан один негодяй, которого звали Мануэлло. Это был самый видный их вождь. Подвиги этого Мануэлло приводили в ужас всех и каждого. Прозвище у этого негодяя было очень странное. Его звали «Веселым» или «Улыбающимся».

Это был высокий толстый человек, действительно, очень веселого характера. Он все время шнырял в горах, во главе своей свирепой шайки, держась на нашем левом фланге. Шайку свою он сорганизовал так образцово, что изловить его мы не могли, несмотря на все усилия.

В его отряде царила строжайшая дисциплина, и непослушные подвергались строгим наказаниям. Случались, впрочем, с этими разбойниками и неприятные для них вещи, — не всегда дисциплина ведет к благу. Вы это увидите из моего рассказа… Не высеки Мануэлло своего лейтенанта… Но не буду забегать вперед. Всему свое время.

Итак, друзья мои, отступление для нас было сопряжено со многими трудностями. Массена быстро начал переправлять обоз и больных из Торрес-Новас, где была главная квартира, в Коимру, которая представляла первый укрепленный пост по нашей коммуникационной линии.

В это время одна из наших дивизий, дивизия Клозеля, к которой была прикомандирована кавалерийская бригада Монбрена, стояла к югу от Таго; нужно было уведомить их, что мы отступаем. В противном случае, Клозель мог очутиться один без поддержки, окруженный неприятелем. Но все дело в том, что сообщение между нами и Клозелем было прервано партизанами. Курьера послать нельзя было — не то что курьеров, но и небольшие разведочные отряды партизаны без труда уничтожали.

Я себе не представлял, как можно будет спасти четырнадцать тысяч лучших сынов Франции. Мне и в голову не приходило, что честь совершить этот подвиг и спасти армию Клозеля выпадет на мою долю.

В это время я состоял при штабе Массены. Кроме меня, у него было еще два ад'ютанта. Они тоже были очень храбрые и умные офицеры. Одного звали Кортекс, а другого — Дюплесси. По годам они были старше меня, но во всех других отношениях, разумеется, моложе.

Кортекс, например, был маленький, смуглый человечек, очень живой и подвижной. Солдат он был хороший, но его портила необычайная самоуверенность. Если бы Кортекса стали все ценить так, как он caм себя ценил, он оказался бы первым человеком во всей армии.

Дюплесси, как и я, был гасконец. Красив он собой был необычайно; впрочем, это неудивительно, потому что все гасконцы — красавцы. Дежурили мы трое по очереди при маршале.

В тот день, с которого начались описываемые события, дежурил Кортекс. За завтраком мы с ним виделись, но затем он внезапно куда-то исчез.

Массена весь этот день пребывал в обычном для него угрюмом состоянии духа. Он то-и-дело брал подзорную трубу и начинал глядеть на английский лагерь. Наконец, в двенадцать часов ночи, очевидно, не увидав того, что ему было нужно, Массена крепко выругался, повернулся и вошел в дом, хлопнув дверью.

На следующий день утром другой ад'ютант Массены, Дюплесси, имел с маршалом разговор, после которого исчез, подобно Кортексу.

Вечером я сидел в приемной комнате. Маршал прошел мимо меня, приблизился к окну и стал опять смотреть на восток, как накануне. С полчаса он стоял у окошка, а затем, звякая шпорами и саблей, быстро вышел из комнаты и пошел по коридору. И снова всю эту ночь он ходил по своей спальне, ругаясь и топая ногами. Меня он к себе не призывал, а я его слишком хорошо знал, чтобы войти без зова: Массена, когда сердился, был не менее страшен, чем сам император.