Приказ - [16]

— Торопись, сынок, — напутствовал парня Петер Татар, — тебе надо успеть в госпиталь, прежде чем тебя скрутит лихорадка от ранения…

Когда солдатик скрылся с глаз, Татар, обращаясь к Марошффи, сказал:

— Гнусная у них жизнь, но никто против нее не восстает. Возможно, потому, что большинство из них еще боится за собственную шкуру. Стоит только кому-нибудь из них запротестовать, как его моментально свяжут. И не просто свяжут, а выставят из окопов наружу перед амбразурой да там и оставят. Если у итальяшек в тот день хорошее настроение, то они в него не стреляют. Но случается и так, что они пускают пули из милосердия в умирающих, чтобы те больше не мучились, а потом взвод итальянских солдат дает залп в воздух, как бы отдавая честь погибшему австрийцу… — Татар внезапно остановился. Его злило упорное молчание капитана, и он начал выходить из себя: — Зимой здесь особенно отвратительно. Вечные снега, лед, туманы, ночи очень длинные! Люди частенько сходят с ума и бросаются прямо в пропасть. А иногда и стреляются из своих винтовок. Очень много венгерских офицеров-резервистов здесь покончили с собой, потому что не могли вынести вида страданий, которые выпадают на долю простых солдат. Особенно впечатлительны сельские учителя-венгры, которые и дома-то жили так же, как и остальные бедняки-крестьяне…

В этот миг вокруг них затрещали винтовочные выстрелы. Пули засвистели, защелкали по скалам. Татар мигом толкнул капитана на землю, прикрыл его своим телом. На некоторое время они застыли в таком положении. Вероятно, итальянцы на какое-то мгновение потеряли их из виду, и капитан с Татаром смогли по-пластунски отползти с этого участка, который макаронники держали под обстрелом. Наконец им удалось надежно укрыться в небольшой расселине. Они отдохнули и отдышались. Марошффи спиной прислонился к холодной скале. По-прежнему сжимая в руке револьвер, он наблюдал за действиями своего проводника.

Татар скинул с плеч рюкзак с оборвавшейся лямкой, и содержимое вывалилось наружу. Несколько банок консервов, сухари и жестянку с водой он спрятал обратно в рюкзак, а остальное сгреб в кучу. Прежде всего он брезгливо отбросил от себя фляги с алкогольными напитками.

Марошффи опять поднял револьвер и спросил у солдата:

— Тебя пристрелить, что ли?

Татар невозмутимо приделал лямку и продолжал упаковывать оставшиеся вещи. Найдя пачку сигарет, он жадно затянулся.

— Что ж, стреляйте, — небрежно бросил он, — но только не тяните, я не люблю неопределенности.

Марошффи поднял дуло пистолета еще выше, он целился солдату прямо в сердце.

— Разве ты не боишься? — спросил он.

Проводник презрительно усмехнулся:

— Это вы боитесь, господин капитан, а не я! — Он опять закинул себе на плечи рюкзак, а потом тоном, не терпящим возражений, бросил: — Нам пора идти!

И они пошли молча, устало шагая, тяжело опираясь на палки.

— Вы только посмотрите, вон там Альпы! — вдруг закричал Татар, потом резко втянул носом воздух. — Как только солнце сядет, упадет страшный туман! Надо торопиться! — Он почти не обращал внимания на то, успевает ли за ним капитан.

Марошффи совершенно утратил реальное ощущение времени. Непривычные физические усилия лишили его сил. Минуты теперь ему казались часами, постоянные перепады давления туманили сознание. Он выбросил пистолет, потом накидку, фуражку и пояс. Ему хотелось сбросить с себя все и лететь, подобно птице, паря над глубокой пропастью.

Татар не обращал на офицера никакого внимания, он всматривался в полумрак, прикидывая, хватит ли им времени, для того чтобы добраться до крепости, прежде чем на землю опустился туман. Он ускорил шаг и наконец вскоре увидел крепость. Им оставалось только перейти по длинному узкому деревянному мостику, чтобы попасть на пятачок местности прямо перед крепостью.

— Ну, кажется, добрались! Наконец-то! — У Петера даже голос слегка сорвался. — Сейчас я покажу класс! — Он бегом пронесся по мостику.

Марошффи следовал за ним по пятам, и, когда они оказались на открытом пространстве, откуда-то с вершины Монте-Граппы раздался первый залп.

— Бегом! — закричал капитану Татар.

Когда они были в трехстах метрах от крепости, прозвучал новый залп.

— Ложись! — крикнул Татар по-немецки. — Похоже, эти мерзкие макаронники нас заметили! — зло проговорил он. — Теперь слушайте меня внимательно: как только разорвется снаряд, выждите несколько секунд, а потом мчитесь вслед за мной. Когда я упаду на землю, вы тоже падайте. Ни о чем не спрашивайте, просто делайте то же самое, что и я!

Татар шел к задней части стены, окружавшей крепость, считая, что она заслонит их от обстрела. Идти прямо к входу в крепость было намного опаснее. Однако пространство перед крепостью было завалено каменными глыбами, стволами деревьев, наполовину разложившимися трупами животных, всевозможным, искореженным до неузнаваемости железным хламом, изрыто окопами и рвами. Все это мешало продвижению. Падать было очень опасно: можно сильно пораниться.

У них уже не оставалось времени на то, чтобы разговаривать, они боролись за жизнь и потому неслись сломя голову. Марошффи поразился: в нем за несколько мгновений произошли невиданные изменения — исчезла усталость, пропало тупое, патологически равнодушное безразличие к жизни. Он опять стал изо всех сил цепляться за нее. Капитан вскочил, бросился бежать. Раздался взрыв. Марошффи опять упал, потом поднялся и побежал вперед. Они оказались на совершенно открытом пространстве, до стен крепости было рукой подать. Так им, по крайней мере, казалось. Каждому даже почудилось, что из чрева бетонного чудища кто-то машет им рукой.