Приходите в мой дом. Разговоры по душам о России, о вере, о любви. Золотые хиты - [50]

Шрифт
Интервал

Эту землю уже никогда не разделишь:
То, что связано кровью, не разорвешь,
На чужие знамена кресты не прицепишь,
Остальное — лишь глупость да хитрая ложь.
Это Крым и, по совести, это Россия.
Это Крым — здесь везде только русская речь.
Это Крым — здесь названья до боли родные:
Симферополь и Ялта,
Севастополь и Керчь.
Что бы ни было, мы будем вместе, конечно.
Сколько было здесь войн, сколько было побед!
Здесь святая земля, здесь Россия навечно —
Только так, не иначе — и выбора нет!
Это Крым и, по совести, это Россия.
Это Крым — здесь везде только русская речь.
Это Крым — здесь названья до боли родные:
Симферополь и Ялта,
Севастополь и Керчь.
Это Крым и, по совести, это Россия.
Это Крым — здесь везде только русская речь.
Это Крым — здесь названья до боли родные:
Симферополь и Ялта,
Севастополь и Керчь.
300 лет
А на ветру качает Русь, ан не удержится,
Упадет, сорвется — в бездну полетит?
Только мне еще сильнее сердцем верится:
Чудом выстоим, а там Господь простит!
С неба — хмарь, но видно — совесть просыпается:
Куполов и белых храмов вертикаль,
Благовест зовет, гудит, аж надрывается,
К покаянию влечет в слепую даль.
Триста лет под игом,
Триста лет под игом — все же сдюжили!
Кости трескались, а души маялись.
Протрезвились мы да поднатужились,
Одолели зло да покаялись!
То ли колокол меж ребер гулко ухает,
А то ли совесть все нутро мне холодит,
Все зовет меня к себе, с небес аукает,
А меня то в жар бросает, то знобит.
Припаду я к роднику, остыну мыслями,
Да согреюсь сердцем, тихо помолюсь.
С Божьей помощью и нынче тоже выстоим —
Для того Господь избрал Святую Русь.
Триста лет под игом,
Триста лет под игом — все же сдюжили!
Кости трескались, а души маялись.
Протрезвились мы да поднатужились,
Одолели зло да покаялись!
Триста лет под игом,
Триста лет под игом — все же сдюжили!
Кости трескались, а души маялись.
Протрезвились мы да поднатужились,
Одолели зло да покаялись!
Время
Время превращает в пыль печаль,
В пепел — страсти, радости — в песок.
Даже дни, что с неба нам упали,
Время забирает точно в срок.
Не считаясь с нами, ставит даты,
Роковую подводя черту.
Все надежды наши и утраты
Время превращает в пустоту.
Все надежды наши и утраты
Время превращает в пустоту.
И никто со временем не спорит,
Разве что художник иль поэт.
Оттого душа ночами ноет,
Чувствуя далекий Божий свет.
Оттого душа ночами ноет,
Чувствуя далекий Божий свет.
Даже и не думай осторожно,
То — не дело нашего ума.
Пустоту осмыслить невозможно:
За семью печатями она.
Ну, а время не имеет срока,
Кто дает — тот должен и забрать.
Время нет, оно — придумка Бога,
И его нам, смертным, не понять.
Время нет, оно — придумка Бога,
И его нам, смертным, не понять.
И никто со временем не спорит,
Разве что художник иль поэт.
Оттого душа ночами ноет,
Чувствуя далекий Божий свет.
Оттого душа ночами ноет,
Чувствуя далекий Божий свет.
Задушевная

(Игорь Слуцкий)

Западают в наши души песни.
И родней их не было, и нет.
Будто с неба к нам приходят вести,
И всплывает в памяти куплет.
В грешном сердце маятник качнётся,
Как весной в России, не спеша,
Песня ручейком в душе прольётся,
И оттает сонная душа.
То разгульная, то залихватская,
То распевная, а то кабацкая,
То весёлая, а то грустная
Задушевная песня русская.
Песня и согреет и утешит.
Успокоит сердце в час ночной,
На краю у пропасти удержит
И всегда останется с тобой.
Зазвенят ручьи в душе как струны,
Распахнётся небо вширь и ввысь.
И уйдёт печаль, умчатся думы,
С песнею — совсем другая жизнь.
Золотые клены

(Игорь Слуцкий)

Здесь первая весна со мною обнималась,
И первый летний дождь омыл зеленый клён,
Здесь первая любовь со мною повстречалась,
И я в девчонку эту был по уши влюблен.
Здесь пролетели дни, и отзвенели песни,
А сколько лет прошло, и клёны подросли…
Здесь светлая печаль о том, что мы не вместе,
И то, что было дорого, сберечь мы не смогли.
Золотые клёны, клёны золотые
Выше крыш поднялись за моим окном.
Золотые клёны, сердцу дорогие,
Душу жжете вы мою золотым огнем.
По улице иду, качаюсь, словно пьяный.
А где же та весна, а где тот нежный май?
И клён мне смотрит вслед, поникший и усталый,
И говорит как будто: «Прощай мой друг, прощай».
Сердце хулигана

(Олег Алябин)

Во дворе сирень качает ветер,
В грязь летят опавшие цветы…
Пьяный возвращаюсь на рассвете,
С ощущеньем полной пустоты.
Вот и всё, и молодость промчалась,
И любовь закончилась у нас.
В наказанье, видно, мне осталась
Синева твоих бездонных глаз.
Разгулялось сердце хулигана
И давай гулять, давай чудить
Я скажу родная без обмана:
Хулигана лучше не любить.
И пускай над прошлым плачет дождик,
Будто на всю жизнь он зарядил.
Я, конечно, конченый негодник —
Сердце твоё нежное разбил.
Я и сам хотел бы измениться,
Но судьбу никак не изменить
Ещё раз в тебя мне не влюбиться,
Ещё раз себя мне не простить.
Опали яблони

(Олег Алябин)

Опали яблони в саду,
И соловьи умолкли в роще.
И тонкий месяц на пруду
Стальное лезвие полощет.
И мать меня не дождалась,
Свечу пред образом задула,
За сына грешного молясь,
На веки вечные уснула.
Опали яблони в саду,
Душа отплакала, отпела
И улетела в темноту,
И там сгорела, там сгорела…
Я папиросою сгорел,
Огонь души погас во мраке.
И всё, что в жизни я имел —
Лишь кабаки, вино да драки.
И у меня любовь была,

Рекомендуем почитать
Вацлав Гавел. Жизнь в истории

Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.


...Азорские острова

Народный артист СССР Герой Социалистического Труда Борис Петрович Чирков рассказывает о детстве в провинциальном Нолинске, о годах учебы в Ленинградском институте сценических искусств, о своем актерском становлении и совершенствовании, о многочисленных и разнообразных ролях, сыгранных на театральной сцене и в кино. Интересные главы посвящены истории создания таких фильмов, как трилогия о Максиме и «Учитель». За рассказами об актерской и общественной деятельности автора, за его размышлениями о жизни, об искусстве проступают характерные черты времени — от дореволюционных лет до наших дней. Первое издание было тепло встречено читателями и прессой.


В коммандо

Дневник участника англо-бурской войны, показывающий ее изнанку – трудности, лишения, страдания народа.


Саладин, благородный герой ислама

Саладин (1138–1193) — едва ли не самый известный и почитаемый персонаж мусульманского мира, фигура культовая и легендарная. Он появился на исторической сцене в критический момент для Ближнего Востока, когда за владычество боролись мусульмане и пришлые христиане — крестоносцы из Западной Европы. Мелкий курдский военачальник, Саладин стал правителем Египта, Дамаска, Мосула, Алеппо, объединив под своей властью раздробленный до того времени исламский Ближний Восток. Он начал войну против крестоносцев, отбил у них священный город Иерусалим и с доблестью сражался с отважнейшим рыцарем Запада — английским королем Ричардом Львиное Сердце.


Счастливая ты, Таня!

Автору этих воспоминаний пришлось многое пережить — ее отца, заместителя наркома пищевой промышленности, расстреляли в 1938-м, мать сослали, братья погибли на фронте… В 1978 году она встретилась с писателем Анатолием Рыбаковым. В книге рассказывается о том, как они вместе работали над его романами, как в течение 21 года издательства не решались опубликовать его «Детей Арбата», как приняли потом эту книгу во всем мире.


Записки сотрудницы Смерша

Книга А.К.Зиберовой «Записки сотрудницы Смерша» охватывает период с начала 1920-х годов и по наши дни. Во время Великой Отечественной войны Анна Кузьминична, выпускница Московского педагогического института, пришла на службу в военную контрразведку и проработала в органах государственной безопасности более сорока лет. Об этой службе, о сотрудниках военной контрразведки, а также о Москве 1920-2010-х рассказывает ее книга.