Приходите в мой дом. Разговоры по душам о России, о вере, о любви. Золотые хиты - [4]

— Первая любовь не отвлекала от учебы?

— Она у меня была достаточно поздняя, уже в институте. Мальчишки, с которыми я училась в школе, были мне абсолютно неинтересны. У меня был очень яркий отец, а, в основном, девочки ориентируются на отца, выбирая избранника. Хотя в школе был мальчик, который мне нравился. Спортсмен, красивый такой, высокий. А в музыкальной группе, где я пела, ребята были интересные, одержимые музыкой, но сказать, что я была в кого-то из них влюблена, — нет. Это были больше дружеские увлечения. Первая любовь — это уже второй курс института. Я была уже взрослой барышей. У всех на тот момент женихи были, даже дети рождались. А у меня — только первая любовь. Он учился в нашем институте, а сейчас это известный актер. Он многого добился, играет в очень популярном театре. На тот момент, он уже был женат, и у него был ребенок. Конечно, я долго боролась со своей любовью, плакала, переживала. Разбить семью я не могла, это не в моих правилах, я хорошо понимала, что такое — семья. Но нас Господь и развел, он институт окончил, а я еще училась. Потом была какая-то переписка, но и она быстро закончилась.

— Вы пели в ансамбле?

— Да, и первые песни, которые я пела, это песни Александра Морозова. Спустя тридцать лет я с ним встретилась и записала альбом «Синие мои цветы…». А моей дебютной песней, которую я пела в восьмом классе, была песня «Старый костер» на слова Леонида Дербенева,скоторым мы тоже посчастливилось познакомиться. И это была судьбоносная для меня встреча, потому что после нее мы с Вадиком окрестились и сразу же повенчались. Причем, это было на Троицу, под Иркутском, на Байкале. Вот такие пересечения.

У Бога случайностей нет.

— Виктория, по образованию вы — актриса.

— Да, я окончила Дальневосточный институт искусств, по диплому — актриса драматического театра и кино.

— При поступлении три раза пели первый куплет песни «Ой, ты, степь широкая»?

— Я второго куплета просто не знала. А мне студенты, работавшие в абитуриенте, сказали: «Да, обычно останавливают, дальше и не слушают». Ну, я и пошла успокоенная. Пою «Ой, ты, степь широкая». Спела первый куплет, не останавливают. Думаю про себя: «Ну, еще раз спою». И еще раз спела. Не останавливают! Пою третий раз и уже сама останавливаюсь. Спрашиваю: «Еще петь?» Декан за-возмущался: «Я же вас не останавливал, значит, пойте». Я как-то испугалась, говорю: «Ну, я уже три раза спела одно и то же». Они слегка смутились: «Ну, ладно, тогда хватит». Кстати, после первого курса я сама работала в деканате, и Ольга Дроздова как раз поступала в наш институт, а Дима Певцов учился с моим мужем. Вот так бывает! А когда я поступала, конкурс был больше 30 человек на место. Это же единственный такой институт на Дальнем Востоке. В принципе, в институт меня взяли только за второй тур и за высокую оценку в аттестате. Все экзамены я сдала на пятерки. Но дело в том, что, когда я поступала, у меня были зуткие тефекты реци (говорит, сильно шепелявя). У меня от природы неправильный, очень глубокий прикус. И я сильно шепелявила и не выговаривала половину шипящих. Меня взяли, в общем-то, вопреки.

— В жизни бы не подумала!

— Это серьезное мое достижение! И, когда я уже пела, большой похвалой для меня были слова слушателей: «Какая у нее безупречная дикция!»

Ну, я пол года ходила к логопеду. Причем на логопеда надо было зарабатывать. И пока все девчонки еще спали, мне нужно было идти в театр, куда я устроилась уборщицей. И иногда идешь, ветер такой, холодно… Один раз я упала, отбила себе пятую точку, сижу на асфальте и плачу: все спят, а я должна идти зарабатывать, чтобы свои сепелявые буквы исправлять. Если я не успевала утром, то приходила убирать кабинеты вечером, после спектакля. Было достаточно поздно, спектакль заканчивался в десять, в начале одиннадцатого. И было страшно, театр был пустой, казалось, что из каждой кулисы кто-нибудь появится — оборотень или чудовище. А самое страшное и неприятное было то, что когда театр покидали люди, выходили крысы, и вот это был ужас! Город морской и крыс — просто валом. И как только становилось тихо, они носились по моим свежевымытым полам — жирные, откормленные! А я орала на весь театр и бегом убегала.

— Вы хотели быть именно актрисой, не певицей?

— Да, и считала, что петь я и так умею, учить меня уже нечему. В нашем институте был и вокальный, и музыкальный факультет, и художники учились. И все мы между собой общались. Позировали художникам, могли в оперетте попеть, в хоре у вокалистов — подрабатывали. К музыкантам ходили на сэйшн. Разностороннее было образование! И театр был прямо рядом с институтом. Но самое замечательное, что наш институт находился в одном здании с крайкомом партии, и у нас был совместный буфет. Кормили нас очень вкусно. Но на последнем курсе этот крайком переехал, а с ним уехал и буфет, и мы ходили через дорогу, питались в «Дальрыбе» — дальневосточное управление.

— А почему решили петь?

— Когда я получила диплом, нужно было куда-то устраиваться на работу. А тут как раз к нам приехал один мальчик. Он был из Москвы, и после консерватории проходил службу в дальневосточном оркестре. Он пришел к ребятам и говорит: «Я могу устроить в музыкальный театр, я дружу с режиссером, знаю Хачатуряна…» Он знал одного из руководителей «Еврейского музыкального театра». И я за это ухватилась, потому что этот театр относился к дальневосточному управлению культуры, находился в Бирабиджане, а артисты жили в Москве. И на четвертом курсе на зимние каникулы я решила поехать в Москву. Думаю, найду-ка я этого парня, вдруг он в Москве окажется, вдруг что-то и получится? Я в любом случае всегда ездила в Москву, в Санкт-Петербург, смотрела новые постановки, у нас это было заведено. Мы зарабатывали деньги на новогодних елках и ездили смотреть премьеры. И вот беру я билет, еду, звоню этому товарищу, и он оказывается в Москве. У него был десятидневный отпуск. Мы с ним встретились, он меня привел на Таганскую площадь в «Еврейский камерный театр». Я показалась худсовету, они долго совещались: как-то я не профессионально пою, но такая харизма, такой темперамент, так все убеждает! И меня взяли. Я, естественно, ликовала. О том, что ни жилья, ни прописки у меня нет, я даже не думала. Все — дорога в Москву открыта! Летом я приехала, сняла квартирку, начала работать в этом театре, счастью моему не было предела. И тут ситуация поменялась: падает железный занавес, театр начинают приглашать в другие страны. А коллектив был очень маленький: человек 25 вместе с руководством. Первые гастроли в Германию, — и половина коллектива не возвращается. Потом — Венгрия, Югославия, и театр практически распался, а я осталась без работы. Потом был «Московский молодежный театр», который относился к магаданской филармонии. И в этом был свой плюс, потому что у нас были северные ставки. Я была ведущей артисткой. Хорошо пела я одна, а в спектаклях было очень много вокальных партий, типа мюзикла. И я везде срывала аплодисменты, мне даже цветы дарили. Первые мои гастроли были по Колымской трассе. И когда меня сейчас пугают Колымой, Магаданом, я говорю «Ну-у, ребята!» Тогда мы объездили всю Колыму, выступали на золотых приисках для старателей. Я очень хорошо помню эти гастроли. Холод был собачий, мы ездили в «ПАЗике» или «УАЗике», спали на железных сиденьях, промерзали насквозь. А сценой у нас было что-то вроде сарая с лавками, занавес, похожий на занавеску, за ним — гримерки, туалет на улице. Но зато нам хорошо платили. Когда мы после Колымы приехали в Магадан, он мне показался просто земным раем. Была горячая вода, в номере было тепло. А так — одни сопки, ночью останавливаемся на стоянку, значит, столовка для старателей. И прилавок выглядел так: лежит какой-нибудь кусок жира, маргарин, замороженная рыба и золото — ювелирные изделия. На золото у тебя денег нет, и есть нечего. Романтика!