Приговоренная. За стакан воды - [8]

— Вот видишь, — прошептала Жозефина, — раздула из мухи слона. Все хорошо.

Я почти наполнила корзину, как вдруг услышала крики возбужденной толпы.

Думая о том, что бы это могло быть, я выбралась из кустов и увидела вдали десятки людей, решительно направлявшихся в нашу сторону, размахивая руками.

Я переглянулась с Жозефиной, недоуменно пожав плечами. Она тоже не понимала, что происходит.

Потом я встретилась глазами с жестокой Мусарат. Она выглядела довольной, и при этом с отвращением смотрела на меня. Я вздрогнула, догадавшись, что она не успокоилась. Она жаждала мести. Тем временем толпа вышла на поле и принялась кричать, угрожать мне.

— Мы отведем тебя в деревню, грязная потаскуха! Ты оскорбила нашего Пророка и сдохнешь за это!

Все подхватили:

— Смерть, смерть христианке!

Я искала глазами Жозефину, но разъяренная толпа обступала меня все теснее.

Я уже почти лежала, когда двое мужчин схватили меня за руки, чтобы увести силой.

— Но я ничего не сделала, пустите меня, прошу вас! Я не сделала ничего плохого! — жалобно всхлипывала я.

Меня ударили по лицу. Нос заболел, из него потекла кровь. Я была почти оглушена. Меня тащили, как упрямого осла, а я могла лишь идти, спотыкаясь, и умолять о том, чтобы это прекратилось.

Толпа, казалось, наслаждалась моим слабым сопротивлением. Они осыпали меня ударами по ногам, спине, голове.

Я думала, что когда мы придем в деревню, это мучение прекратится. Но толпа становилась все больше и агрессивнее. Все чаще слышались призывы к убийству.

— Она оскорбила Пророка, за это ей надо вырвать глаза! — исступленно вопила женщина, которую мне даже не было видно.

— Ее надо протащить по всей деревне с веревкой на шее, как грязное животное! — вторила ей другая.

Толпа втолкнула меня в дом деревенского старосты — я узнала его, только там был сад с травой. Меня прижали к земле. Имам заговорил:

— Мне рассказали, что ты оскорбила Пророка. Ты знаешь, что грозит тем, кто нападает на святого Пророка Мухаммеда: только обращение в ислам или смерть может искупить этот грех.

— Умоляю вас! Я ничего не сделала, ничего плохого!

Мужчина с длинной ухоженной бородой обратился тогда к Мусарат и трем женщинам, которые были с ней в день сбора ягод.

— Отзывалась ли она плохо о мусульманах и Пророке Мухаммеде?

— Да, она бранилась, — ответила Мусарат.

— Это правда, она оскорбляла нашу веру, — поддержали ее остальные.

— Если ты не желаешь смерти, то должна обратиться в ислам, — добавил молодой мулла. — Ты согласна искупить свою вину, став доброй мусульманкой?

Я ответила сквозь стоны:

— Нет, я не хочу переходить в другую веру. Но прошу вас, послушайте. Я не делала ничего из того, о чем говорят эти женщины, я не оскорбляла вашу религию. Сжальтесь надо мной.

Сложив руки, я протянула их к нему. Но он был непреклонен.

— Ты лжешь! Все свидетельствуют о том, что ты совершила богохульство, и этих доказательств достаточно. Христиане должны подчиняться законам Пакистана, которые запрещают неуважительно отзываться о Пророке. Так как ты отказываешься обратиться в ислам, а Пророк не может сам защитить себя, мы отомстим за него.

Он отвернулся, и разгневанная толпа ополчилась на меня: посыпались удары палками, плевки… я думала, что умру. Потом меня снова спросили:

— Хочешь ли ты обратиться в веру, достойную этого именования?

— Нет, я христианка, но прошу вас…

Они с тем же пылом принялись снова избивать меня.

Я была уже почти без сознания, не чувствовала боли от ран, когда приехала полиция.

Двое полицейских бросили меня в машину под аплодисменты толпы, и через несколько минут я оказалась в комиссариате Нанкана-Сахиб.

В кабинете главы полиции меня усадили на лавку. Я попросила воды и компрессов, чтобы промыть раны на ногах. Молодой полицейский кинул мне старую кухонную тряпку и презрительно процедил:

— Вот, и не размахивай ею тут.

У меня сильно болела рука, и я подумала, что она, наверно, сломана. В этот момент я увидела, как в комнату зашел имам, Мусарат и ее шайка. При мне они рассказали главе полиции, что я оскорбила Пророка. С улицы раздались крики: «Смерть христианке!»

Составив протокол, полицейский повернулся ко мне и злобно окликнул:

— Эй, что ты можешь сказать обо всем этом?

— Я невиновна, это неправда! Я не оскорбляла Пророка.

Сразу же после этого меня бросили в полицейскую машину. По дороге я потеряла сознание от боли. Пришла в себя я уже в тюрьме в Шекхупура, где меня бросили в яму.

С того дня я не выходила отсюда. Уже два года.

С мужем я увиделась только через месяц. Все это время я провела за решеткой, в одиночестве, и никто ничего мне не объяснял.

Мы встретились в кабинете начальника тюрьмы, и выплакали все слезы, которые только мог пролить человек. Помню, прежде чем рассказать о новостях, он спросил меня, нахмурившись:

— Я слышал, что тебя изнасиловали деревенские мужчины. Это правда?

— Нет, неправда. Они избили меня до полусмерти и издевались, но не насиловали.

Ашик испытал заметное облегчение и сразу рассказал о том, что с детьми все хорошо.

У меня тоже как будто камень с души упал.

— А как ты, милый Ашик, узнал о том, что произошло? — наконец, спросила я. — Что происходит в деревне с тех пор, как меня заперли здесь?