Приговорен к расстрелу - [61]

Я закрыл свой офис в Сиднее и отправился в долгую поездку на север Австралии. Со мной по-прежнему был мой ноутбук, позволявший выходить на связь ежедневно, даже из самых отдаленных мест, и поддерживать то, что осталось от клиентуры. Еще через месяц стало ясно: наша головная калифорнийская компания — на грани банкротства. Я мог бы перейти к конкурентам вместе со своими клиентами и неплохо обеспечить себя на будущее, но не сделал этого, хотя друзья бизнесмены советовали не поддаваться чувствам ложной лояльности.

* * *

Я путешествовал по удаленным побережьям, маленьким поселкам, прибрежным островам, снова встречался с Австралией, которую любил: леса, океан, простые деревенские жители. Наблюдал природу, фотографировал ее маленькие чудеса.

Наконец, добрался до деревеньки в тропическом Квинсленде. Тут пришел муссонный сезон и запер меня в этой деревне на месяцы. Это было прекрасно. Я нуждался в спячке, в том, чтобы осмыслить события и наметить курс на будущее. Решился купить двухэтажный деревянный домик с А-образным каркасом, со всеми современными удобствами, с большим участком, на котором я вскоре посадил огород. Дом был окружен тропическим лесом, и мне нередко приходилось видеть в нем питонов и других змей.

На балкон залетали тропические бабочки размером с развернутую книгу. В доме было так влажно, что приходилось даже осенью топить камин, а в гардеробе постоянно держать зажженными лампочки — для просушки воздуха, иначе все покрывалось плесенью. Обитатели этой маленькой и обособленной в те годы деревушки под названием Каранда жили в ритме, продиктованном муссонами и наплывами туристов. Каранда расположена на более прохладном плоскогорье над тропическим городом Кэрнс, что рядом с Большим Барьерным рифом. Теперь эта деревня стала одним из наиболее популярных туристических мест в Австралии.

Стал писать длинные письма сестре. Та была недовольна нашей матерью. Принимая огорчения и раздражение сестры, я старался все же пробуждать в ней и сострадание к матери, тем самым как будто убеждая и самого себя в ее врожденной, хотя внешне не проявлявшейся из-за трудных условий, доброте.

Мне казалось, что мы все были незримо связаны друг с другом. Любое движение к любви и пониманию или же, наоборот, к отчуждению со стороны кого-либо из нас подсознательно отмечалось всеми нами. Я чувствовал, что отражение нашего согласия или несогласия как бы вибрировало в прошлом, в душах почивших предков, и в будущем, в наших детях и тех, кто еще не родился.

Но это было в моем воображении. Когда я посылал Кате фотографии, на которых была отражена окружавшая меня среда, сестра не хотела верить, что в природе бывают такие яркие краски. Я уверял ее, что в действительности все еще ярче, чем на снимках. Она верила этому, наверное, так же мало, как и тому, что по обочинам улиц и дорог росли деревья с манго и авокадо, которые просто осыпались на землю и их можно было подбирать любому. В Новосибирске тогда вообще не было ни манго, ни авокадо, и даже простым ранеткам ребятишки не позволяли осыпаться на землю.

Вскоре к моей отшельнической жизни присоединились двое друзей — парень и девушка. Молодой человек, уроженец Австрии, был когда-то членом австралийской олимпийской команды по спортивному ориентированию[25]. Время от времени он подвергал себя жесткому голоданию и почти фанатически соблюдал естественные целительные диеты и применял натуральные средства лечения. Ему часто звонила мать, знавшая об увлечении сына натуропатией, беспокоясь о его здоровье, — чувствовалось, что он получает удовольствие от повышенного внимания к себе, которое сам же провоцировал.

Будучи превосходным садовником, этот юноша помог мне расширить огород и создать быстро растущую плантацию тропических деревьев. Девушка, составившая нам кампанию, изначально была нанята мной в качестве секретарши. Однако когда обнаружилось, что она печатает с ошибками, пришлось ее уволить, но квартировать она осталась по-прежнему с нами.

Я читал, медитировал, беседовал со своими молодыми друзьями, ходил в долгие походы по тропическому лесу с его буйной растительностью. Неподалеку от моего дома были кристально-чистые озёра и горные водопады. По утрам меня будил хохот кукабар, крупных и как бы все время нахохлившихся птиц, любивших воровать с подноса сырое мясо, приготовленное для шашлыка. Белые попугаи-какаду (которых сами австралийцы называют «лесными хулиганами») ловко снимали крышку мусорного ящика и разбрасывали его содержимое по двору в поисках чего-то съедобного. Пришлось положить на крышку тяжелый камень, который они не смогли сдвинуть. Их разочарованный скрежет и выкрики оповещали об их недовольстве. К дому привязалась приблудная собака, хозяина которой разыскивала полиция за торговлю марихуаной. Мы прозвали ее Реф (краткое от «refugee» — беженка), и она немедля начала зарабатывать себе на хлеб, с энтузиазмом отгоняя опоссумов и прочую прожорливую тварь от нашего сада. Я работал в саду и по-прежнему выходил по компьютерной сети на контакт со своими оставшимися клиентами, стараясь сохранить, что можно было, от еще недавно прибыльного бизнеса.