Приёмыши революции - [284]
Если б не была, конечно, такой долгой дорога, когда одним только своим мыслям предоставлен. Вот когда снова возвращаешься к мечтам о том времени, когда переместиться можно будет в край земли в один момент, быстрее птицы, быстрее мысли… Будет это, будет. Связали ж города и полустанки железные дороги, будут и дороги над землёй, и дороги под землёй. Когда ж это будет-то… До тех пор ей мыслей своих нипочём не обогнать. Ехать — это вынужденное бездействие ведь, оно хуже ножа в такие дни. Как там Таня, Маша? Им некогда вспоминать и горевать, это верно, вот и ей обычно некогда, но вот далеко Москва, и кажется, что поезд ползёт как старая, усталая змея по растрескавшемуся от жары пересохшему руслу реки. Вот бы и время ей как раз — все письма написать… Ольга недавно, бедняжка, прислала письмо закорючками. Перепутала, кому-то из японских друзей писала, а в её конверт вложила. Да паршиво так свербит и давит внутри, удержи тут ручку, да ещё напиши что-то связное…
В Уфе ждала неожиданная встреча. Сошла на перрон и увидела кого б можно было подумать? — Самуэля. Точно, его в Уфу тогда перевели… Вот провожал товарища на другой, уже отошедший, поезд. Разговорились, конечно, благо, времени до отправки сколько-то было ещё. Нет, кстати, ностальгии особой не почувствовала, Самуэль как Самуэль, просто старый товарищ и хороший человек, никакого любовного помутнения в глазах, да и не ожидалось особо. Женился, кстати, а то всё в убеждённые холостяки себя записывал. Со стороны вокзала послышались шум и крики, оба, ясное дело, на инстинкте рванули туда — оказалось, воришку обнаружили, воришка, естественно, дал дёру во всю прыть, голосящие бабки поотстали, а Настя с Самуэлем попривычнее, догнали. Повели в привокзальный участок, держа с двух сторон цепко — сильный и вёрткий, это уже успели понять. Типичный такой экземпляр, взгляд то наглый, то заискивающий, не иначе затылком окрест себя ощупывает, в какой момент слинять свезёт, на Настю бросает пренебрежительные взгляды, на Самуэля посматривает со страхом и некоторым уважением — у них это пока что одно и то же, на инстинкте к силе тянутся. Попробовал было кукситься, сказал, что лет ему 12 — Самуэль сразу понял, что врёт, на жалость давит, старше он, просто по недокорму мелкий. Так и сяк канючил, что не надо его в детдом отправлять, он правда-правда больше не будет, но Самуэль был непреклонен.
— А чего против, не пойму? Крыша над головой, кормёжка каждый день, отмоют, учить будут, человеком станешь.
— А сейчас я не человек, что ли?
— А сейчас ты, Стёпа, заготовка под человека. Ты скоро большим парнем будешь, тебе профессия нужна. А это вот — не профессия, это путь на дно. Ну какое у тебя будущее, а? думаешь, ты своей судьбе хозяин? Нет. Не ты, а случай твоей судьбе хозяин. Удалось выпросить или украсть — сыт, не удалось — бит. А хозяин своей судьбе тот, кто заработать умеет, кого в обществе уважают.
— Рабочий, то есть?
— Ну, не обязательно рабочий. Хочешь — врачом станешь, тоже почётно. Или учителем. Или моряком. Или вон, на неё посмотри, зря так фыркаешь. Из детдомовских, между прочим. Тоже когда-то скиталась, по Уралу да по Вятке. Можешь расспросить о тех деньках, найдётся, что порассказать.
Настя изо всех сил серьёзное лицо сохраняла, рассказывая, как с 18-го года, когда папку с мамкой беляки изничтожили, скиталась и горе мыкала, пока за ум не взялась и сама сдаваться не пошла, благо и историй беспризорничьих много помнила, и в детдомах бывала не раз. Потом увезли мальчишку, потрещали ещё с Самуэлем, потом только вспомнила, где ей сейчас быть-то надо. Ну, ничего, билет-то на следующий поезд купила, только идёт уже ночью, и остановок больше, чего доброго, всё, проворонила она съезд, то-то Ежов глумиться будет… Ну да что ж теперь.
Да, что говорить, ехать в поезде такую даль и так долго — дело нудное. Первое время в окошко, может, с неподдельным интересом смотришь, а дальше уж так, для самоубаюкивания. Заговаривать с попутчиками Настя стеснялась, они сами тоже не лезли, собственными мыслями остаётся развлекаться. Адресами они с Самуэлем обменялись на всякий случай, и вот уже заранее стыдно — зная-то уже свою обязательность насчёт писем. Как-то Тане два месяца писала, учитывая, сколько написала — стыд да и только, в неделю по строчке. А о чём писать, с другой стороны? Не о работе же. Ну, город описала, в первом ещё, достаточно подробно и даже увлекательно, потом про Ульяну с Наташенькой, а дальше что? «У меня всё то же»? То ли дело Маше — об одном дитёнке написала, о другом, о Пашке, о сестрёнке названной — вот и письмо толстенное. Но у Машки и вообще талант, она и о прошлом вспомянет, и о будущем помечтает… Вот угораздило упомянуть ей про Ежова, без особых-то подробностей, но Маша фантазировать и сама умеет, самых светлых надежд преисполнена. Упоминать-то, что женат, не стала — разжалеется вся, как же это не свезло так бедной сестрёнке, женатого полюбить… В этом смысле Маша порой тоже та ещё Наташенька. Это ж если б ей так о каждом писать — бедная-бедная. Да, интересно, где-то сейчас Тамас… может, и в Москве, но собирался же тоже переводиться куда-то. А Айвар? Полгода скоро, как нет Чавдара, в первом же письме Саша о его гибели сообщила. И Андраша в живых, как слышала, уже нет, на Дальнем Востоке вся их группа канула. Ну, о Любене вряд ли получится что-то когда-то узнать, это понятно. Вот так кончаются любовные истории, а не как там Маше бы хотелось. Разные они с Машей, видать. Вот не представить, чтоб она того же Любена полюбила так же, как Машка Пашку. Это ж что бы с нею было тогда, когда всё же настала ему, с последними экстрагируемыми чехословаками, пора уезжать? Может, и можно было добиться, чтоб он остался, да он и сам не особо рвался. Хотя сотрудничал вполне своей охотой, и некоторые симпатии советскому строю даже выказывал вроде искренне, но всё же в своих пределах. Вообще, связь с подследственным, хоть и бывшим, а потом свидетелем — это не то, чем гордиться можно, так что о Любене она не особо кому рассказывала. Но человек-то хороший вообще-то, вот сложились бы обстоятельства по-другому… Про Андраша вот писала Тане, Маше — нет, и тоже без упоминания, что он из тех, оказывается, кто когда-то их охрану в Екатеринбурге нёс, такое вот совпадение, Таня очень радовалась, что он годами старше, серьёзный, значит, и очень расстроилась, узнав, что на Восток их послали. Потому о Чавдаре она ей и сообщать не стала — вдруг тоже переведут куда-то. Не, сами расстались, хотя не сразу, конечно, он единственный, с кем можно сказать, отношения сложные были, даже ругались по-серьёзному, а не просто зубоскалили. Но пару раз-то жизнь друг другу спасали, так что тоже очень дорогой был человек. Не до той степени, чтоб замуж, понятно. Замуж её активнее всего Андраш звал, романтик, каких поискать…
«С замиранием сердца ждал я, когда начнет расплываться в глазах матово сияющий плафон. Десять кубов помчались по моей крови прямо к сердцу, прямо к мозгу, к каждому нерву, к каждой клетке. Скоро реки моих вен понесут меня самого в ту сторону, куда устремился ты — туда, где все они сливаются с чёрной рекой Стикс…».
История Крымского ханства для обычного читателя и сегодня остается практически неизвестной. Когда и почему в Крыму поселились татары, какие отношения связывали это государство с соседями, далекими и близкими: Речью Посполитой, Московским царством, Османской империей, Казанским и Астраханским ханствами? Но наибольший интерес для украинского читателя представляет история отношений Крымского ханства с Украиной, недаром крымских татар и казаков называли заклятыми друзьями и закадычными врагами. Об этих непростых отношениях, об истории, экономике и культуре Крымского ханства подробно рассказывается в нашей книге.
В 2016 году Центральный архив ФСБ, Государственный архив Российской Федерации, Российский государственный военный архив разрешили (!) российско-американской журналистке Л. Паршиной и французскому журналисту Ж.-К. Бризару ознакомиться с секретными материалами. Авторы, основываясь на документах и воспоминаниях свидетелей и проведя во главе с французским судмедэкспертом Филиппом Шарлье (исследовал останки Жанны Д’Арк, идентифицировал череп Генриха IV и т. п.) официальную экспертизу зубов Гитлера, сделали научное историческое открытие, которое зафиксировано и признано международным научным сообществом. О том, как, где и когда умер Гитлер, читайте в книге! Книга «Смерть Гитлера» издана уже в 37 странах мира.
Мы едим по нескольку раз в день, мы изобретаем новые блюда и совершенствуем способы приготовления старых, мы изучаем кулинарное искусство и пробуем кухню других стран и континентов, но при этом даже не обращаем внимания на то, как тесно история еды связана с историей цивилизации. Кажется, что и нет никакой связи и у еды нет никакой истории. На самом деле история есть – и еще какая! Наша еда эволюционировала, то есть развивалась вместе с нами. Между куском мяса, случайно упавшим в костер в незапамятные времена и современным стриплойном существует огромная разница, и в то же время между ними сквозь века и тысячелетия прослеживается родственная связь.
Видный британский историк Эрнл Брэдфорд, специалист по Средиземноморью, живо и наглядно описал в своей книге историю рыцарей Суверенного военного ордена святого Иоанна Иерусалимского, Родосского и Мальтийского. Начав с основания ордена братом Жераром во время Крестовых походов, автор прослеживает его взлеты и поражения на протяжении многих веков существования, рассказывает, как орден скитался по миру после изгнания из Иерусалима, потом с Родоса и Мальты. Военная доблесть ордена достигла высшей точки, когда рыцари добились потрясающей победы над турками, оправдав свое название щита Европы.
Разбирая пыльные коробки в подвале антикварной лавки, Андре и Эллен натыкаются на старый и довольно ржавый шлем. Антиквар Архонт Дюваль припоминает, что его появление в лавке связано с русским князем Александром Невским. Так ли это, вы узнаете из этой истории. Также вы побываете на поле сражения одной из самых известных русских битв и поймете, откуда же у русского князя такое необычное имя. История о великом князе Александре Ярославиче Невском. Основано на исторических событиях и фактах.
Книга Рипеллино – это не путеводитель, но эссе-поэма, посвященная великому и прекрасному городу. Вместе с автором мы блуждаем по мрачным лабиринтам Праги и по страницам книг чешскоязычных и немецкоязычных писателей и поэтов, заглядывая в дома пражского гетто и Златой улички, в кабачки и пивные, в любимые злачные места Ярослава Гашека. Мы встречаем на ее улицах персонажей произведений Аполлинера и Витезслава Незвала, саламандр Карела Чапека, придворных алхимиков и астрологов времен Рудольфа II, святых Карлова моста.