Приёмыши революции - [279]

Маргарита, по её собственному признанию, прожила сложную жизнь, будучи с одной стороны дочерью Героя Советского Союза, с другой — сестрой предательницы Родины, она переживала из-за этого гораздо больше, чем младший брат, со старшим сыном Ицхака Рувимом они были влюблены друг в друга с детских лет, но его предложение она отвергала семь лет подряд, не желая, как она заявляла, портить ему жизнь таким родством. Но Рувим пошёл настойчивостью в отца, и его оптимизм оказался сильнее её депрессии. По профессии врач, как и муж, Маргарита больше реализовалась в жизни как сиделка, сперва ухаживая за больной матерью вплоть до самой её смерти, затем за дочерью Ольгой, вернувшейся из северной экспедиции с сильным обморожением, в течение полутора лет заботилась о престарелых Римме и Татьяне. Хлопот доставил и сын Иосиф, он был последним гемофиликом среди романовских потомков. Она пережила мужа и обоих детей, и доживала жизнь в доме младшего брата Яна, заботясь о внучатых племянниках.

В детстве Ян мечтал стать лётчиком, как отец, но мать запретила ему даже думать об этом. Позже она раскаивалась в своём порыве (просто на тот момент боль была ещё слишком свежа), но сын никогда не упрекал её за это — в конце концов, она нечасто ему что-то запрещала, и сказать, что профессия моряка-подводника рискованна, в общем-то, не меньше, ей не хватило вовремя то ли сообразительности, то ли духу. Ян женился на дочери Ицхака Лилии, его дочери Анастасия, Роза и Раиса — учительницы, как бабушка. У Анастасии две дочери, Маргарита и Ангелина, Роза воспитывает сына мужа от первого брака, у Раисы с мужем детей пока нет.

P.S. Кажется, о ком-то здесь не упомянуто…?

1926. P.S.

Nie szumcie, wierzby, nam,

Z zalu, co serce rwie,

Nie placz, dziewczyno ma,

Bo w partyzantce nie jest zle.

Do tanca graja nam

Granaty, wisow szczek,

Smierc kosi niby lan,

Lecz my nie wiemy, co to lek.

(«Rozszumialy sie wierzby placzace»)

— Слышь, Ежов, так привезти тебе из Москвы какой-нибудь цветочек аленькой?

Не дождавшись ответа, Настя запустила в сторону соседнего стола скомканным черновиком. Скомкана бумажка была не очень хорошо, поэтому не долетела, но цель была достигнута, адресат поднял от документов хмурый взгляд.

— Ты меня вывести сегодня хочешь, не пойму? Сказал — не поеду, значит не поеду, я на прошлом был, мне и тут есть, чем заняться. Тебе тоже.

— Не хочешь — сиди кисни, а мне бумаги оформи. Без меня тут пару недель ничего не поломается.

— Там без тебя тоже ничего не поломается. Делегат, тоже мне…

Настя раздражённо завозилась на стуле, словно порываясь перейти от словесной баталии к физической.

— Чёрт тебя возьми, Ежов, тебе обязательно такой скотиной быть? Что от тебя, отвалится? Отпусти с миром — и отстану, целых две недели от меня отдохнёшь.

— А уж ты там как отдохнёшь — не сомневаюсь… К Самуэлю своему едешь, да?

— Ежов, ты вроде трезвый.

— Что, обрезанный настолько лучше?

— Ежов, хватит бред нести! Мы с Самуэлем три года как не виделись! У меня после него ещё Андраш, Чавдар и Тамас были. Чего ты в Самуэля этого вцепился?

— У тебя русские, вообще, были?

— Неа, ты первый.

— Ну, каждый должен в чём-то быть первым… — Ежов полез в ящик стола, — да на ты, на, подавись.

Настя коротко взвизгнула и пулей вылетела из-за стола.

— У тебя пружина в жопе, что ли, — проворчал Ежов, уворачиваясь от её поцелуев, — всё, хватит меня слюнявить, мне работать надо.

— Так ты что, их ещё тогда сделал? А чего надо было меня мурыжить всё это время?

— Ну, вдруг ты всё-таки сдалась бы, — дружелюбно оскалился Ежов, — и вообще, люблю видеть, как люди радуются.

Настя заползла на стол перед ним и нависла, крепко схватив за уши.

— Слышь, урод, я щас тебе, конечно, ничего не сделаю, даже зуб на прощание не выбью. Но я же вернусь, имей в виду. Две недели тебе на подготовку.

В дуэли взглядов победителей и проигравших не будет, это уже известно. Этим странным отношениям удивлялись многие, в узком кругу энтузиастов шли споры, кто был их инициатором и кто кого соблазнил, а главное — как. Романова удовлетворять любопытство не собиралась, Ежов тем более. За этими отношениями интересно было наблюдать, но предпочтительно с безопасного расстояния — нежность в них, конечно, была, но нежность специфическая, обращения «слышь, Ежов» и «слышь, Романова» перемежались с «ты, козёл» и «ты, мымра», а то и более цветистыми, и запустить друг в друга они могли и чем-то потяжелее скомканной бумажки. Не каждый назвал бы эти отношения гармоничными, однако же они таковыми и были. Настя сказала бы, пожалуй, что они подходили друг другу, начиная с роста и заканчивая специфическим чувством юмора, за полгода, во всяком случае, они друг другу не надоели, хотя полгода, конечно, не срок. Собой очень даже красив, «животно притягателен», как говорила она ему самому, малый рост — так даже хорошо, нахрена ей каланча пожарная, если в самой с фуражкой примерно столько же? Зато в постели, если хорошо вывести, от него можно было добиться чего угодно, а выводить Настя умела. Благо, и склонности у обоих были такие, с какими к порядочному человеку не пойдёшь, а тут хоть поговорить с пониманием можно, а что-то и воплотить.