Приёмыши революции - [15]

— Вот как? Вы полагаете, что ещё не всё сказали, — Никольский встал и приблизился к краю светового пятна, — или у вас появились новые аргументы? Не понимаю причины вашего упрямства. Вы не хотите жить, или не уважаете желания ваших родителей, чтобы вы жили?

— Ни то, ни другое, господин Никольский. Я понимаю, что у вас могло создаться такое впечатление — что мной владеет отчаянье, и что это отчаянье стало моим эгоизмом, заслонило для меня чувства и желания и моих близких, и всех других людей, включая вас. Да, не отрицаю, бывали моменты, когда я чувствовал нечто подобное, но в таких случаях я вспоминал о покалеченных на войне солдатах, которые благодарят Бога за то, что остались живы, напоминал себе, что мои страдания не самое страшное из того, что может постигнуть человека. Но сейчас совсем другое дело, и не в том вопрос, хочу ли я жить. А в том, что моё спасение может осложнить всё дело, поставить под угрозу спасение моих сестёр. И… я не хотел говорить этого при родителях, я и так сказал больше, чем можно позволить себе в нормальных, не таких критических обстоятельствах, мне стыдно за это, но я не мог иначе… Но ведь вы сами признались, что нашли двойников для моих сестёр, но не для меня. А возможно ли это вообще? Что вы будете делать, если к нужному времени так и не найдёте? Не лучше ли сразу отказаться от самого замысла, как нереализуемого и не стоящего того? Быть может, вы не могли прямо сказать моим родителям, что для меня нет спасения — так и не говорите, скажите потом, когда будете увозить девочек, пусть какое-то время они ещё надеются… Но не тратьте на это свои силы. Я думаю в то же время… С одной стороны мои отец и мать готовы сделать всё, конечно, чтоб меня спасти, с другой… Их утешило бы, если б я остался с ними. Поддержало. Если б они лишились не всех детей разом, если б среди чужих и настолько сомнительных лиц осталось одно родное… Это так же придало бы картине достоверности, разве нет? Разве это не лучше — и для вас, и для нас?

В темноте невозможно понять, каков он, этот взгляд, что в нём — раздражение, неприязнь, изучение, усталость? Взвинченным нервам может показаться всё это в равной мере.

— Не лучше. Лучше — иметь запасной вариант на случай непредвиденных обстоятельств, но это опять же не ваша забота. Я не собираюсь сейчас распинаться перед вами, уверяя, что мы найдём не один способ, так другой. Поверьте, в последнюю очередь я щадил бы чьи-то трепетные чувства, если б на самом деле не имел тех намерений, о которых сказал. Возвращайтесь к себе и настраивайтесь на предстоящее. Разумеется, вам это тяжело вдвойне и как ребёнку, и как больному, но выбора у вас сильно-то нет. Таковы обстоятельства.

Алексей, глаза которого пообвыклись немного к коридорному мраку, проковылял к ближайшему стулу и неловко присел, умоляя небо только об одном — не расплакаться. Он надеялся, что в сидячем положении боль отпустит его или по крайней мере станет меньше — как же он ошибался.

— Мне правда жаль, но я не могу выполнить ваше распоряжение сей же момент. Мне просто необходимо немного отдышаться, прежде чем предпринять обратный путь. Я посижу, совсем немного, просто собраться с силами, а вы, если хотите проследить, чтобы я действительно сделал это, посмотрите — и скажите, что вы видите? Вы мало были здесь, чтоб наблюдать, но вы наверняка могли слышать от нашей охраны, как практически вся семья и прислуга хлопочет вокруг меня. Охрана смеётся над тем, что для меня и путешествие в ванную — событие и подвиг. Разумеется, так бывает не всегда, однако я на грани такого состояния был и буду всю мою жизнь. И сейчас я именно в таком состоянии, когда моё тело — мой злейший враг и палач, другого и не надо. И вы говорите о побеге, о путешествии куда бы то ни было? Положим, мне помогут покинуть дом. Положим, меня отвезут туда, куда прикажете вы, разместят там, куда прикажете вы… Неужели у вас на примете человек, который настолько сострадателен, или же настолько вам обязан, чтоб обречь его на то, что все эти годы приходилось выносить моим близким? На сколько хватит самого великого сострадания — тем паче, что вряд ли вам по душе сострадание к тому, кто может, и не является предметом вашей ненависти, с ваших слов, но не является и предметом вашей симпатии? Или на сколько хватит самого высокого чувства долга?

Так и не выступив в пятно света, Никольский оставался тёмным силуэтом, и было даже странно смотреть на него и осознавать, что это живой человек стоит сейчас перед ним, а не отделившаяся от стен ночная темнота, обретшая голос и дыхание. Размышляющая сейчас, что ему ответить.

— Один вопрос, Алексей Николаевич. Как вы собирались управлять государством?

Алексей нервно рассмеялся.

— Я собирался? Я не виноват в том, кем родился! Не виноват в том, что родился цесаревичем, не виноват в своей болезни… Вашими стараньями, я больше не будущий государь, но вот так же отменить мою болезнь вы не можете!

— Верно. Но я могу предложить вам не быть вечно страдающим куском венценосной плоти, ненавидящим в себе в равной мере желание жить и желание умереть, а попытаться сделать то, что считали для себя немыслимым. Вы не можете изменить своё прошлое, но вы можете что-то сделать для своего будущего. Выше вы говорили о солдатах, благословляющих жизнь несмотря на перенесённые раны и увечья. Рад, если вам действительно попадались лишь те, в ком говорило мужество, воля к жизни, а не малодушие, рад, если за волю к жизни вы не принимали смирение, апатию, не дающую человеку выбрать смерть, но так же не дающую и выбрать жизнь. Так если вам действительно дорог пример этих людей — вы поступите так же. Проживёте столько, сколько будет вам отпущено, столько, сколько сможете сражаться со своей болезнью, а не позволите принести себя в жертву не благу страны даже, а интересам кучки беспринципных негодяев. В моей власти только дать вам шанс, а не обеспечить всю вашу дальнейшую жизнь, это верно… В том смысле, что я не могу прямо сейчас сказать, где вы будете жить, у кого, и тем более как долго. Я не знаю этого пока сам. Но это можно решить уже после того, как мы выберемся отсюда. Даже если вы полагаете, что жизнь на новом месте будет много трудней, чем здесь — должно ли это останавливать вас?