Приемыш черной Туанетты - [36]

— Этот мальчик шокирует нас, — вполголоса заметила мадам Эйнсворт, обращаясь к невестке. — Он ужасно неопрятен последнее время.

— Мне очень жаль, — ответила миссис Эйнсворт, вспыхнув. — Это моя вина — я как-то запустила его в последнее время; по внешнему виду он действительно изменился…

Филипп почувствовал пренебрежительный взгляд мадам Эйнсворт и слышал ее нелестные замечания в свой адрес. Нервы его были натянуты, слух стал необычайно острым, а сердце невыносимо болело. Он уткнулся в книгу, которую стал читать, чтобы скрыть невольные слезы. Когда подали обед, мальчик побрел позади всех и молча занял свое место за столом.

Бассета огорчило, что мальчик ничего не ест, и когда кончился обед, он спрятал блюдо с миндальными пирожными и конфетами в буфет, бормоча:

— Малыш ничего не ел нынче. Он болен и расстроен. Я побалую его сладеньким!

Когда Бассет складывал серебро в буфет, в комнату тихо вошел Филипп и, подойдя к доброму старику, молча уставился на него. Ему хотелось что-то сказать, но слишком сильно билось сердце. Когда же Бассет достал конфеты и протянул ему, Филипп не мог больше владеть собой: его губы дрогнули, и крупные слезы покатились по щекам.

— Что это, мистер Филипп, в чем дело? Что случилось? — воскликнул Бассет, изумленный таким проявлением горя у своего обычно веселого друга.

— Ничего… ничего, мистер дворецкий; но… но вы так добры ко мне, и это вызывает у меня слезы теперь, когда все неласковы со мной…

— Да, я вижу это, мой бедный крошка! Вы не можете привыкнуть к такой резкой перемене. Я вижу, вы лишились даже аппетита, а это уж последнее дело. Но будет изводить себя! И все это из-за их маленького сына, они столько возятся с ним, что не в состоянии думать больше ни о чем на свете.

— О, нет, я не думаю, что это так, мистер дворецкий. Ну, — он тяжело вздохнул и снова залился слезами, — я пойду теперь в свою комнату. Спокойной ночи, мистер дворецкий, спокойной ночи! — Он помедлил немного, взявшись за дверь, и вдруг вновь повернулся к Бассету и проговорил чуть не с мольбой — Мне хочется… мне хочется пожать вам руку, мистер дворецкий!..

— О, благослови вас Боже, с удовольствием, мой дорогой мальчик. — И Бассет так стиснул его руку, что мальчик сквозь слезы улыбнулся.

— Вы… вы… не забудете меня?..

— Забыть вас? Что вы говорите? Как могу я забыть вас, видя ежедневно?

— Но когда меня не будет здесь, когда я уеду, вы заступитесь за меня? Вы скажете, что я не был гадким мальчишкой, не правда ли?

— Понятно, мистер Филипп. Я буду стоять за вас горою, покуда держусь на ногах!

— О, благодарю вас! Спокойной ночи! Спасибо за пирожное и леденцы! — И, бросив взгляд, полный любви и грусти, Филипп выбежал из комнаты.

После ухода мальчика Бассет стоял некоторое время, задумавшись, забыв о ложках, которые были у него в руках. Наконец, он пробормотал:

— Как это мерзко, что они забросили его. Кто знает, что творится в его душе! Своим взглядом он чуть не заставил меня разреветься… Постараюсь завтра распотешить его.

Войдя в свою комнату, Филипп огляделся и, отворив дверь, стал прислушиваться. Все были внизу с гостями. По временам откуда-то доносились взрывы смеха и обрывки разговора. Там, видно, о нем никто не думал. Постояв с минуту в задумчивости, он подошел к шкафу и достал оттуда желто-красный шелковый платок, принадлежавший «детям». Этим платком, а сверху еще одним толстым шерстяным, которым он в холод повязывал шею, Филипп обвязал клетку; затем взял небольшой мешок, который мадам Эйнсворт дала ему для книг; достав с полки картонку, вынул из нее траурный венок с надписью: «Моей матери», обвязанный крепом, — последний подарок Деи. Все это он тщательно завернул в бумагу и сунул на дно мешка. На столе лежали библия и молитвенник — подарок Туанетты, их он также положил в мешок. Уложив вещи, Филипп отпер свою копилку, несколько раз пересчитал сбережения — их было меньше, чем он думал: бесконечные вымогательства Лилибеля почти опустошили его кассу. Тем не менее он переложил деньги в кошелек, который отправил в мешок с прочими своими сокровищами, присоединив к ним и сверток с леденцами Бассета. Из одежды он взял свое старое платье, старые башмаки и шапку, он было призадумался над меховой шубой. В ней было так тепло, но нет, она стоит больших денег, он не должен брать ее! Повесив шубу на место, он вытащил простое короткое пальтишко, тоже толстое и теплое, хотя далеко не такое, как шуба.

Одевшись, Филипп отворил дверь и прислушался. На черной лестнице не было ни души, и он знал, что здесь можно пройти незамеченным. Он взял в одну руку «детей», а в другую мешок — это были его сокровища, все его достояние. Тихо, с замиранием сердца, крался он, как преступник, вниз по лестнице и, никем не замеченный, выбрался на улицу.

Было начало марта, стояла отвратительная холодная ночь, с дождем и снегом. Филипп дрожал и кашлял, стоя на тротуаре. С минуту он медлил, наконец, бросил последний грустный взгляд на пышный особняк и скрылся в темноте со своими верными спутниками, «детьми» отца Жозефа.

Глава 27 Опустевшая комната

На утро после бегства Филиппа мадам Эйнсворт с невесткой сидели за завтраком, обе ели мало и выглядели расстроенными. Когда завтрак был уже почти кончен, миссис Эйнсворт удивленно взглянула на пустое место Филиппа, только теперь заметив его отсутствие, и спросила: