Придворное общество - [64]
Интересно видеть, как он сам, в точном соответствии со своими собственными потребностями и склонностями, формулирует предстоящую ему задачу — задачу властителя.
«Вам не следует думать, — говорил он однажды своему сыну[123], — будто государственные дела — это нечто вроде тех темных проблем науки, которые, может быть, заставляли Вас скучать. Задача королей состоит главным образом в том, чтобы пускать в ход „здравый смысл“, которым всегда можно пользоваться совершенно естественно и без труда… То, что всего нужнее для решения этой задачи, бывает одновременно приятным; ибо задача эта, если сказать одним словом, заключается, сын мой, в том, чтобы, не смыкая глаз, смотреть повсюду, непрестанно узнавать новости из всех провинций и из всех стран, выведывать тайны всех дворов, настроение и слабости всех принцев и всех министров иностранных дел, получать информацию о бесконечном множестве обстоятельств, о которых люди думают, что они нам неизвестны, и так же точно видеть в своем собственном окружении то, что от нас с величайшей тщательностью скрывают, до конца обнаруживать перед собою воззрения и соображения своих собственных придворных».
Иначе говоря, этот монарх был одержим любопытством в отношении всего, что происходило в людях его ближайшего и более далекого окружения. Узнавать их скрытые побуждения было для него своего рода спортом, доставляло ему в то же время чрезвычайное удовольствие. Между тем это была и одна из важнейших задач, которые возникали перед ним вследствие его общественной функции правителя. Кроме того, здесь мы видим, до какой степени в представлении этого властителя весь мир казался продолжением его двора, а именно управляемым наподобие этого двора.
То, что «господство» есть многосложная деятельность, что управление людьми относится к числу важнейших функций в этом комплексе функций, который называется «господством», мы уже подчеркивали. Управление людьми оказывается центральной функцией как в харизматическом и покоряющем типе господства, так и в защищающем и охраняющем господстве Людовика XIV.
Между тем характер правления в этих случаях весьма различен. В тех словах Людовика XIV, с которыми он обращался к своему сыну, вскользь упомянуто, как и с помощью чего управлял этот защищающий и охраняющий властитель: с помощью точного расчета страстей, слабостей, ошибок, секретов и интересов всех людей. Мышление человека, во всяком случае «человека в определенной ситуации» (которое было показано выше как характерная черта придворных людей вообще), обнаруживается и у короля. У всех прочих придворных людей, испытывающих давление со всех сторон, оно имеет значение инструмента борьбы, служащего для самоутверждения и самовозвышения в конкуренции за возможности престижа — «кто амбициозен, тот должен быть хорошо осведомлен»[124]. У короля, испытывающего давление только снизу, оно имеет смысл инструмента борьбы с нижестоящими, инструмента господства.
Властитель, стремящийся к покорению и завоеванию, должен в значительной степени полагаться на искреннюю душевную преданность ему людей его окружения. Он может рассчитывать на них, потому что их интересы в значительной мере совпадают с его интересами. Давление, которое он на них обязательно оказывает, находит себе разрядку, находит свой зримый для каждого затронутого им человека смысл и цель в их совместном действии в рамках всей сферы господства.
И, напротив, властитель, исполняющий функцию сохранения господства, в положении Людовика XIV, который уже испытал угрозу снизу и живет под гнетом подобной же угрозы, никогда не сможет столь же полно рассчитывать на искреннюю душевную преданность подвластных ему людей. Давление, которое сам он вынужден оказывать для сохранения своего господства, не находит себе разрядки в совместном действии, по крайней мере до тех пор, пока король не ведет войны. Поэтому наблюдение и надзор за людьми являются для него незаменимым инструментом его господства. Как об этом говорится в его собственном же учении, Людовик XIV решал эту задачу с той силой и настойчивостью, которые вполне соответствовали тому удовольствию, какое он при этом испытывал. На примере его практики мы еще раз увидели, как это принуждение и тенденция наблюдать за людьми, которая характерна для придворной знати так же точно, как и для короля, обращаются, в случае короля, непосредственно против знати и служат для ее усмирения[125]:
«Стремление короля знать все, что вокруг него происходило, росло и росло; он поручил своему первому камердинеру и губернатору Версаля принять на службу нескольких швейцарцев. Эти швейцарцы получили королевскую ливрею, подчинялись только вышеназванным лицам и имели секретное поручение: день и ночь, утром и вечером прогуливаться повсюду по переходам и пассажам, дворам и садам, скрываться, наблюдать за людьми, следовать за ними, смотреть, куда они идут и когда возвращаются, подслушивать их разговоры и давать обо всем подробный отчет».
После всего сказанного выше о структуре «защищающего господства» едва ли нужно отдельно подчеркивать то, что в рамках всеобщего надзора для короля-консерватора, в положении которого был Людовик XIV, особо важную роль играло наблюдение за интригами и ссорами между людьми при дворе. Сохранение напряженной ситуации среди подданных было для короля жизненно важно, поскольку единство между ними, безусловно, угрожало бы его собственному существованию. Тем не менее, интересно то, насколько он осознавал эту свою задачу и поддерживал — даже создавал — разделения и несоответствия между людьми, как в большом, так и в малом
