Придворное общество - [65]
«Вам следует, — говорил он своему сыну, — разделить свое доверие между несколькими людьми. Зависть к одному служит поощрением для амбиций других. Однако, хотя они и ненавидят друг друга, у них есть все же общие интересы, и они могут достигнуть взаимопонимания настолько, что будут способны ввести своего господина в заблуждение. Поэтому он дол жен иметь информацию и о том, что происходит за пределами его узкого круга, и поддерживать постоянные отношения с такими людьми, которым известны важные новости государства».
Задача обеспечения своего господства принуждает правителя «охраняющего типа» к весьма своеобразного рода деятельности. Его позицию можно было бы назвать «пассивной», если сравнивать ее с однозначно активной позицией покоряющего, харизматического властителя. Но «активный» и «пассивный» понятия слишком однозначные для этой дифференцированной общественной реальности. Покоряющий единоличный властитель сам побуждает свое окружение к действию. И если его не будет, то активность его группы довольно скоро ослабеет. Единоличного властителя-консерватора в известной мере поддерживают в его положении зависть, противоречия и напряжение в созданном его функцией социальном поле; и ему следует лишь иногда вмешиваться в эту ситуацию, регулируя ее, и создавать структуры, поддерживающие эти противоречия и различия и облегчающие ему их обозрение.
С точки зрения короля, подобными механизмами регуляции, обеспечения и надзора являются, в числе прочих, двор и этикет. Выше говори лось об общественном perpetuum mobile в эпоху ancien régime. Здесь же весьма отчетливо это видно в противопоставлении подобного механизма регуляции харизматически покоряющему типу господства. Ключевая группа харизматического властителя распадается тем скорее, чем более сильные противоречия появятся в ней, потому что в таком случае она тем в большей степени вынуждена будет потерпеть фиаско в решении своей задачи. Ключевая группа «внутреннего», «защищающего» господства, ориентированная не на общее действие и покорение, а на совместную защиту и соблюдение дистанции, сохраняется и заново воспроизводится. Тем самым одновременно воспроизводится и сфера принятия решений короля, который направляет друг против друга амбиции подданных до тех пор, пока он может сохранять контроль и держать своих подданных в постоянном страхе. В обобщенном виде это можно представить следующим образом: из круга конкурентов за возможности престижа выходит сначала один и нашептывает на ухо королю то, что может повредить другому; потом выходит второй и докладывает о том, что может повредить первому; и такой круговорот продолжается без конца. Но принимает решения король, и если он действует против определенного человека или определенной группы, то, пока он не затрагивает общей основы существования всех слоев и всей системы, все другие будут на его стороне как союзники.
Именно поэтому для того, чтобы править, здесь не был необходим изобретательный ум. После того как эта система однажды сложилась, того, что Людовик XIV называл «здравым смыслом» и чем сам он в высокой степени обладал, было совершенно достаточно, чтобы регулировать ее и поддерживать ее в равновесии. Но прежде всего это устройство общественной механики позволяло обладателю власти достигать сравнительно значительных результатов при небольшом приложении собственных сил. В движимом конкурентной борьбой perpetuum mobile энергии зарождались сами — «зависть одного сдерживает амбиции другого». Выражаясь собственными словами короля — ему нужно было только дирижировать. Эта механика действовала как силовая станция, где давление управляющего человека на рычаг производит силу, во много раз большую, чем силы, прилагаемые им самим.
Харизматический властитель, в определенном смысле, всегда сам обращается к людям, воодушевляя их, сам активно вмешивается в ход дел, добиваясь воплощения своих идей. К такому властителю, как Людовик XIV, люди всегда подступали сами; ему что-то докладывали, его о чем-то просили. И, услышав все «за» и «против» из уст различных людей, добивающихся его расположения, он принимал решения. Энергия сама устремлялась к нему; он же держался в стороне и умело управлял ею. Ему не нужны были великие собственные идеи, и их у него не было; идеи других текли к нему потоком, а он знал, как ими пользоваться[127]:
«Никто не умел лучше него продать свои слова, свою улыбку, даже свой взгляд. Все у него было ценно, потому что он делал различия; и его величественная манера только выигрывала от редкости и лаконичности его слов. Если он заговаривал с кем-нибудь, обращался к нему с вопросом, делал ему какое-то незначительное замечание, то взоры всех присутствующих устремлялись на этого человека. Это было знаком отличия о котором говорили и который всегда придавал человеку больший вес в обществе… Никогда не было другого человека, столь же любезного от природы; никто не умел так же тонко учитывать различия возраста, сословия и заслуг как в своих ответах — если он говорил что-то большее, чем свое обычное „посмотрим“, — так и в своей манере держаться».
