Придворное общество - [50]
Но шансом достижения определенного положения в этом обществе становилось все, что вообще играет некоторую роль в отношениях между людьми. Возможностью завоевания престижа становился ранг, наследственная должность и древность «дома». Условиями достижения престижного положения становились деньги, которыми владели или которые получали. Милость короля, влияние у фаворитки или у министров, принадлежность к особой клике, заслуги полководца, остроумие, хорошее поведение, красота лица и т. д. — все это становилось возможностями обретения большего престижа, комбинировалось в отдельном человеке и определяло его место в имманентной иерархии придворного общества.
В этом выражается своеобразная ценностная установка и образ поведения придворного человека, которую Сен-Симон однажды описал следующим образом[92]: при дворе никогда не важна сама вещь, но всегда важно то, что она означает по отношению к определенным лицам. Снова обнаруживается то, какой смысл имели для придворного человека этикет и церемониал. Эта механика легко может показаться нам бессмысленной, потому что мы не находим в ней предметной соотнесенности, какой-либо вне ее существующей пользы или цели, к которой она относится. Мы обычно склонны рассматривать всякого человека по его предметной функции. Но придворное общество расставляло акценты прямо противоположным образом. В то время как мы с охотой овеществляем или опредмечиваем все личные качества, придворные люди персонифицируют вещь, ибо для них всегда в первую очередь были важны лица и их взаимное положение. А следовательно, и в пределах этикета они собирались вместе не «ради некоторого дела». Их присутствие и демонстрация их престижа, дистанцирование от низших рангом, признание этой дистанции высшими их рангом — все это было для них достаточно самоценно. Но именно в этикете это дистанцирование как самоцель находит себе законченное выражение. Оно составляло действие придворного общества, в котором взаимно сопоставлялись ранжированные возможности престижа. И в каждом случае исполнители этикета демонстрировали в этом действии себя самих как носителей этих возможностей престижа, выявляя тем самым дистанцирующее отношение, которое в одно и то же время соединяло их между собою и отделяло их друг от друга. Таким образом, во всем поведении они сохраняли и демонстрировали известную всем иерархию, относительную значимость при дворе, которую они признавали друг за другом.
Практикуемый этикет есть, иными словами, самоописание придворного общества. В нем каждому индивиду, и прежде всего королю, указано на его престиж и его относительное положение во власти. Общественное мнение, конституирующее престиж индивида, выражается в рамках общего взаимодействия индивидов по определенным правилам относительно друг друга. А в этом общем взаимодействии одновременно выявляется экзистенциальная привязанность отдельных придворных людей к обществу. Без поддержки в поведении престиж ничего не значит. Огромная ценность, которую приписывают признанию относительного престижа каждого, соблюдению этикета, есть не ценность «формальностей», но ценность самого жизненно необходимого для личной идентичности придворного человека.
Но поскольку всякое общество всегда тщательнее и изобретательнее всего дифференцирует и расцвечивает самую жизненно необходимую для него сферу, то именно здесь, в придворном обществе, мы находим такую утонченность градации и нюансировки, которая чужда буржуазному обществу, привыкшему тщательнее всего расставлять оттенки совсем в других сферах. Пунктуальность, с какой детально организуется каждый церемониал, каждая акция этикета, тщательность, с которой чувствуется и просчитывается престижная ценность каждого шага, соответствуют той мере жизненной важности, которую имеет для придворных этикет, как и поведение во взаимном отношении людей вообще.
В следующем разделе мы покажем, почему король не только подчинял этикету дворянство, но и подчинялся ему сам. Здесь же нам нужно прояснить прежде всего мотивации и принуждения, в силу которых придворная знать считала сама себя привязанной к этикету, а это значит в то же время — ко двору. Первостепенное по значению принуждение к этому исходило не от исполнения функций господства, ибо от всех политических функций такого рода французская придворная знать была в значительной мере изолирована. Оно исходило не от тех возможностей приобретения богатства, которые можно было получить при дворе, ибо другим путем можно было бы получить лучшие возможности. Первостепенное принуждение исходило от существовавшей для этих людей необходимости и сохранить или увеличить однажды полученный престиж, и утвердиться в качестве придворных аристократов как в обособлении от презираемого поместного дворянства, так и от служилой знати и народа. Проиллюстрируем эту мысль на небольшом примере.
В одном военном лагере оказались вместе король Англии, испанские гранды и один французский принц. Французскому принцу в высшей степени неприятна та непринужденная манера, в которой испанские гранды общаются с английским королем. Он решает сделать им на этот счет внушение. Он приглашает грандов, вместе с королем, к себе в гости. Все вместе входят в покои и, к изумлению гостей, видят уставленный блюдами стол, который, впрочем, накрыт только на одну персону. Стоит один-единственный стул. Французский принц просит английского короля занять свое место. Прочие гости вынуждены остаться стоять, а французский принц намеревается, стоя за стулом короля, прислуживать ему за столом. Так требовал французский церемониал. Король ел один, высшая знать прислуживала ему. Другие стояли рядом на подобающем удалении. Английский король протестовал, испанцы яростно негодовали на такое оскорбление. Хозяин дома заверил, что, после того как король откушает, как ему полагается, прочие гости найдут в другой комнате богато накрытый стол. Понятно: этот принц желает непреложного соблюдения этикета; его унижение и дистанция по отношению к королю, которой тот, как англичанин, вовсе не требует, есть для француза сохранение его собственного существования как принца. Он желает следовать этикету даже здесь, где его не требуют сверху, потому что при пренебрежении дистанцией по отношению к королю ему самому угрожает такое пренебрежение дистанцией со стороны людей, низших его рангом.
Норберт Элиас (1897–1990) — немецкий социолог, автор многочисленных работ по общей социологии, по социологии науки и искусства, стремившийся преодолеть структуралистскую статичность в трактовке социальных процессов. Наибольшим влиянием идеи Элиаса пользуются в Голландии и Германии, где существуют объединения его последователей. В своем главном труде «О процессе цивилизации. Социогенетические и психогенетические исследования» (1939) Элиас разработал оригинальную концепцию цивилизации, соединив в единой теории социальных изменений многочисленные данные, полученные историками, антропологами, психологами и социологами изолированно друг от друга.
В своем последнем бестселлере Норберт Элиас на глазах завороженных читателей превращает фундаментальную науку в высокое искусство. Классик немецкой социологии изображает Моцарта не только музыкальным гением, но и человеком, вовлеченным в социальное взаимодействие в эпоху драматических перемен, причем человеком отнюдь не самым успешным. Элиас приземляет расхожие представления о творческом таланте Моцарта и показывает его с неожиданной стороны — как композитора, стремившегося контролировать свои страсти и занять достойное место в профессиональной иерархии.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В монографии освещаются ключевые моменты социально-политического развития Пскова XI–XIV вв. в контексте его взаимоотношений с Новгородской республикой. В первой части исследования автор рассматривает историю псковского летописания и реконструирует начальный псковский свод 50-х годов XIV в., в во второй и третьей частях на основании изученной источниковой базы анализирует социально-политические процессы в средневековом Пскове. По многим спорным и малоизученным вопросам Северо-Западной Руси предложена оригинальная трактовка фактов и событий.
Книга для чтения стройно, в меру детально, увлекательно освещает историю возникновения, развития, расцвета и падения Ромейского царства — Византийской империи, историю византийской Церкви, культуры и искусства, экономику, повседневную жизнь и менталитет византийцев. Разделы первых двух частей книги сопровождаются заданиями для самостоятельной работы, самообучения и подборкой письменных источников, позволяющих читателям изучать факты и развивать навыки самостоятельного критического осмысления прочитанного.
"Предлагаемый вниманию читателей очерк имеет целью представить в связной форме свод важнейших данных по истории Крыма в последовательности событий от того далекого начала, с какого идут исторические свидетельства о жизни этой части нашего великого отечества. Свет истории озарил этот край на целое тысячелетие раньше, чем забрезжили его первые лучи для древнейших центров нашей государственности. Связь Крыма с античным миром и великой эллинской культурой составляет особенную прелесть истории этой земли и своим последствием имеет нахождение в его почве неисчерпаемых археологических богатств, разработка которых является важной задачей русской науки.
Автор монографии — член-корреспондент АН СССР, заслуженный деятель науки РСФСР. В книге рассказывается о главных событиях и фактах японской истории второй половины XVI века, имевших значение переломных для этой страны. Автор прослеживает основные этапы жизни и деятельности правителя и выдающегося полководца средневековой Японии Тоётоми Хидэёси, анализирует сложный и противоречивый характер этой незаурядной личности, его взаимоотношения с окружающими, причины его побед и поражений. Книга повествует о феодальных войнах и народных движениях, рисует политические портреты крупнейших исторических личностей той эпохи, описывает нравы и обычаи японцев того времени.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Эта книга пользуется заслуженной известностью в мире как детальное, выполненное на высоком научном уровне сравнительное исследование фашистских и неофашистских движений в Европе, позволяющее понять истоки и смысл «коричневой чумы» двадцатого века. В послесловии, написанном автором специально к русскому изданию, отражено современное состояние феномена фашизма и его научного осмысления.
Классическое исследование патриарха американской социальной философии, историка и архитектора, чьи труды, начиная с «Культуры городов» (1938) и заканчивая «Зарисовками с натуры» (1982), оказали огромное влияние на развитие американской урбанистики и футурологии. Книга «Миф машины» впервые вышла в 1967 году и подвела итог пятилетним социологическим и искусствоведческим разысканиям Мамфорда, к тому времени уже — члена Американской академии искусств и обладателя президентской «медали свободы». В ней вводятся понятия, ставшие впоследствии обиходными в самых различных отраслях гуманитаристики: начиная от истории науки и кончая прикладной лингвистикой.
Книга известного английского историка, специалиста по истории России, Д. Ливена посвящена судьбе аристократических кланов трех ведущих европейских стран: России, Великобритании и Германии — в переломный для судеб европейской цивилизации период, в эпоху модернизации и формирования современного индустриального общества. Радикальное изменение уклада жизни и общественной структуры поставило аристократию, прежде безраздельно контролировавшую власть и богатство, перед необходимостью выбора между адаптацией к новым реальностям и конфронтацией с ними.