Придворное общество - [116]

В XVI веке неотвратимость превращения дворян в придворных еще могла вызывать сомнения. Еще казалось возможным выбраться из придворной механики. Но даже тогда для многих придворная жизнь была уже не просто костюмом, который заставили надеть насильно и который можно скинуть с себя, предпочтя ему жизнь в деревне. Уже тогда в плоть и кровь этих людей маска вросла как существенный элемент их собственного самоуважения, гордости и довольства жизнью. Разве что еще более явным становится конфликт, неоднозначное отношение к придворной жизни Следы этого конфликта мы замечаем, например, у Депорта, когда он воспевает человека[214], который

«Не продает свою свободу для того, чтобы удовлетворять

Прихотям королей, и принцев…

Честолюбие не распаляет его храбрости;

Он не приукрашивает свою душу фальшивыми румянами,

И ему не нравится нарушать свою клятву;

Он не досаждает слуху знатных сеньоров,

Но, будучи доволен своей судьбой.

Он сам себе и двор, и милости, и король».

В эпоху Генриха IV пути к бегству больше нет. Героя одной сатиры на придворного, некоего барона де Фенеста, спрашивают, «как сегодня являются ко двору». Первое, что он отвечает: нужно быть хорошо одетым, по моде тех трех или четырех господ, которые задают тон при дворе. А потом он совершенно точно перечисляет, как надлежит выглядеть[215]:

«Нужен камзол из четырех или пяти слоев тафты, уложенных один поверх другого; шоссы — такие, какие вы видите, — на которые, смею вас уверить, пошло ничуть не меньше, чем целых восемь мер прекрасной скарлатной ткани; потом вам нужны сапоги, мездрой наружу, на очень высоком каблуке, а также несколько пар пантуфлей, тоже очень высоких, с очень большой основой для шпор и подметкой, которая продолжает низ пантуфли… но шпоры обязательно должны быть позолоченными… Потом, когда, выглядя именно таким образом, вы въезжаете в Лувр, проходите между стражами и входите, вы начинаете улыбаться первому встречному, приветствуете одного, бросаете другому: „Братец, как ты здорово выглядишь! Цветешь как роза! Твоя подружка за тобой хорошо ухаживает! Жестокая и мятежная, возлагает она руки на твое прекрасное чело, на твои хорошо закрученные усы; а потом этот прекрасный пробор, чтоб я так жил!“ Все это надо говорить, размахивая руками, кивая головой, переминаясь с ноги на ногу и поглаживая одной рукой усы и иногда волосы».

Еще и сегодня порой употребляется выражение человек «comme il faut». Сейчас мы рассматриваем его социальное происхождение в придворном обществе. Чтобы сохранить за собою место и значимость в жестокой придворной конкуренции за значение и престиж, чтобы не оказаться предметом насмешек, презрения, не потерять своего реноме, должно многое. Приходится подчинять свой внешний вид и жесты, короче самого себя, колеблющимся нормам придворного общества, которые во все большей степени подчеркивают особенность, непохожесть на других, изысканность принадлежащих к этому обществу людей. Должно носить определенные материи и определенного вида туфли. Должно двигаться определенным образом, характерным для принадлежащих к придворному обществу людей. Даже характер улыбки диктуется принятым при дворе обычаем.

Это «должно», включающее в себя постепенно всю жизнь придворных людей, в высшей степени наглядно показывает нам как механизм, так и интенсивность того принуждения, которому подчинены люди, устремляющиеся ко двору, живущие при дворе. Конечно, и на более ранних стадиях развития, к примеру, для средневековой рыцарской знати, довольно часто существовал обязательный кодекс поведения, прежде всего при дворах территориальных владетелей и королей предшествующих столетий. Однако при этих дворах более ранней стадии разнообразные принуждения, как и вся система организации этих предшествовавших во времени социальных групп, еще не были столь неизбежны и не смыкались друг с другом настолько плотно.

6.

Когда мы имеем дело с длительными общественными процессами, ничто не может быть бесполезнее попыток определить в них некое абсолютное начало. Порой все еще случается, что мы рассматриваем историю как цепочку идей, выработанных представителями элит, сочиняющими свои книги. В этом случае легко и, несомненно, весьма забавно затеять ученую игру, в которой выигрывает тот, кто найдет в какой-нибудь книге цитату, достоверно выражающую определенную идею раньше, чем полагали другие участники игры на основании цитированных ими книг. Тогда более раннюю книгу считают «началом» данной идеи, а автора книги — ее подлинным творцом. Если мы сохраним в поле зрения смену конфигураций как остов и центр исторического процесса, то лучше сумеем понять, что поиск абсолютного начала, в том числе абсолютного начала идей, изложенных в книгах, есть дело напрасное. В этом континууме живущих в группах, связанных друг с другом индивидов нет ни од ной точки, в которой нечто идет ли речь о группировке людей, о конфигурации или о мыслях и прочих продуктах индивидуальной деятельности людей — возникало бы как в абсолютном начале, так сказать из ничего, или, что в сущности то же самое, из необъяснимой творческой силы отдельного человека. Напротив, мы легко можем наблюдать и подкрепить фактическими доказательствами начало относительное, а именно поддающиеся объяснению скачки и прерывности в рамках длительного, часто весьма постепенного и все-таки всегда преемственного изменения группировок людей и порождаемых ими продуктов. Развитие французского королевского двора и конфигурации людей при дворе — один из примеров этому. Он может послужить экспериментальной моделью для дальнейшей работы над подобными проблемами именно потому, что конфигурация людей при дворе находится в теснейшей функциональной взаимосвязи со всей организацией господства, с совокупной конфигурацией людей, к которой княжеский двор принадлежит как