Придворная словесность: институт литературы и конструкции абсолютизма в России середины XVIII века - [131]

Герои были до Атрида,

Но древность скрыла их от нас,

Что дел их не оставил вида

Бессмертный стихотворцев глас.

Счастливы греки и римляне перед всеми древними европейскими народами, ибо хотя их владения разрушились и языки из общенародного употребления вышли, однако из самых развалин, сквозь дым, сквозь звуки в отдаленных веках слышен громкий голос писателей, проповедующих дела своих героев, которых люблением и покровительством ободрены были превозносить их купно с отечеством <…> (Ломоносов, VII, 591–592).

Использованная здесь топическая конструкция регулярно применялась для государственнической легитимации «наук». В 1747 г. Елизавета даровала Академии наук устав; по этому поводу давался фейерверк, и в «Изъяснении…» к нему провозглашалось:

К дальнейшему распространению оных [наук] не доставало токмо того, чтоб определить им пристойное по великости Империи содержание; но великая наша Матерь Отечества не оставила о том ни попечения, ни потребнаго на то иждивения не пожалела; и для того все верные подданные воображают себе наперед достойнейшее прославление Ея имени в вечные роды: ибо великия дела без помощи наук и художеств от забвения сохранены и бессмертными учинены быть не могут. Дела отдаленных от наук народов с их веком умирают <…> (Старикова 2005, 451).

Независимо от русских источников к такой же аргументации прибегал в 1761 г. Гельвеций, прославлявший в ответном письме к Шувалову избранную им роль мецената:

Вспомните, что сами наименования бесконечного множества могущественнейших народов погребены под развалинами их столиц, а благодаря вам наименование «русский» уцелеет, быть может, и тогда, когда самая держава ваша будет разрушена временем. Если бы греки были только победителями в войнах с Азией, их имя было бы уже забыто: той данью восторга, которую мы с благодарностью им платим, они обязаны тем памятникам, которые ими воздвигнуты науке и искусству. Мы и посейчас наслаждаемся тем, что создано благородными талантами Рима, в воздаяние Меценату и Августу за оказанное ими покровительство. Бессмертными творениями Горация и Вергилия мы обязаны именно этому покровительству. Вы пойдете по их стопам, поощряя ученых вашей родины (ЛН 1937, 269–270).

Ср. в «Предисловии…»:

Станут читать самые отдаленные веки великие дела Петрова и Елисаветина веку и, равно как мы, чувствовать сердечные движения. Как не быть ныне Виргилиям и Горациям? Царствует Августа Елисавета; имеем знатных и Меценату подобных предстателей, чрез которых ходатайство ея отеческий град снабден новыми приращениями наук и художеств (Ломоносов, VII, 592).

В этом же письме Гельвеций советовал Шувалову, как обустроить ученое общество. Символическая апроприация языка как атрибута политического (в том числе внешнеполитического) могущества входила в число важнейших культурных задач Французской академии и других королевских академий Европы (см.: Krüger 1996, 369–371; Stenzel 1996, 428–429). Вышедший при Московском университете в 1759 г. в русском переводе педагогический труд Локка «О воспитании детей» содержал похвалы Французской академии, созданной для поощрения «тех, кои стараются о совершении своего языка» и способствовавшей тому, что французы «далеко распространили <…> язык свой» (Локк 1759, II, 206–207). «Предисловие…», манифест шуваловской культурной политики, сосредоточивало лейтмотивы академической идеологии. К ее общим местам принадлежала и процитированная Ломоносовым строфа Горация (см.: Leigh 2001, 39). В частности, она парафразировалась в речи маркиза д’Аржанса «О пользе академий и ученых обществ» («Sur l’Utilité des Académies et des Sociétés Littéraires», 1743), изъяснявшей государственнический подтекст предпринятого Фридрихом II обновления Берлинской академии:

Les Héros, les Conquérans, les Princes justes & éclairés sentent, mieux que les autres Hommes, les services essentiels qu’ils peuvent recevoir des Gens de Lettres. S’il n’y avoit point eu d’Historiens, on ignoreroit peut-être aujourdhuy qu’Alexandre eut existé. Combien de Héros n’y a-t-il pas eu avant Achille & Ulisse, dont les noms sont dans un éternel oubly, pour n’avoir pas eu un Homere, qui ait éternisé leurs Actions? Aussi voyons-nous que tous les Princes véritablement grands, ont aimé, protegé, & meme très souvent cultivé les Sciences.

[Герои, завоеватели, владыки справедливые и просвещенные лучше прочих понимают важность услуг, которые им могут оказать литераторы. Если бы не было историков, быть может, ныне не знали бы о существовании Александра. Сколько было до Ахилла и Улисса героев, чьи имена канули в вечном забвении, ибо не было у них Гомера, увековечившего их свершения? Посему видим, что все истинно великие владетели любили науки, покровительствовали им и часто даже самолично занимались ими.] (Argens 1744, 95–96)

Опыт Пруссии и ее короля не был безразличен русской элите, несмотря даже на войну и подчеркнутую неприязнь императрицы к Фридриху. Елизавета позволяла себе не терпеть разговоров «ни о Прусском короле, ни о Вольтере, <…> ни о французских манерах, ни о науках» (Екатерина 1989, 549), однако эта прихоть, увязывавшая имя Фридриха с «науками», подчеркивала «от противного» его пропагандистский успех. На фоне действительных политических достижений Пруссии и речь д’Аржанса, и трактат «Анти-Макиавелли», на который Штрубе де Пирмонт сочувственно ссылался даже в годы войны, именуя его автора «великим в наше время монархом» (Бугров, Киселев 2016, 365), убедительно доказывали важность «наук» для символического статуса державы в рамках европейской системы.