Придворная словесность: институт литературы и конструкции абсолютизма в России середины XVIII века - [129]

Что все должно стремиться к благу их стран <…>

Сколь прославишься ты! Образец прелестей

Есть также образец добродетелей; и твоя бессмертная душа

Желает осчастливить каждого твоего подданного.

Пусть к миру стремится твое сердце.]

(Марешаль 1995, 85–86)

Кенигсбергский профессор И. Г. Бок в оде 1758 г., обращенной к русской императрице и переведенной Ломоносовым, использовал ту же оппозицию, на которой строится ода Руссо:

Ты больше тщишься быть прямым добром вселенной,

Как слыть Монархиней, над всеми вознесенной <…>

(Ломоносов, VIII, 643)

Показательно, что Ломоносов в оде 1757 г., воспевая вступление России в «прусскую войну», считает нужным очертить общий облик русской и австрийской монархий:

О Ты, союзна Героиня

И сродна с нашею Богиня!

По Вас поборник Вышний Бог. <…>

Когда в Нем милость представляем,

Ему подобных видим Вас <…>

Правители, судьи, внушите,

Услыши вся словесна плоть,

Народы с трепетом внемлите:

Сие глаголет вам Господь

Святым Своим в Пророках духом <…>

«Храните праведны заслуги

И милуйте сирот и вдов,

Сердцам нелживым будьте други

И бедным истинный покров,

Присягу сохраняйте верно,

Приязнь к другам нелицемерно,

Отверзите просящим дверь,

Давайте страждущим отраду,

Трудам законную награду,

Взирайте на Петрову Дщерь.

В сей день для общаго примера

Ее на землю Я послал. <…>»

(Там же, 635–637)

Несколько публицистических сочинений, изданных в годы войны по воле русского двора, восхваляли милосердие Елизаветы и достоинства русского государственного строя. Ф. Г. Штрубе де Пирмонт, ученый юрист и сотрудник Коллегии иностранных дел в Петербурге (см. о нем: Пекарский 1870–1873, I, 671–689), выпустил в 1760 г. известные «Русские письма» («Lettres russiennes»), в которых обосновывал благотворность крепостного права и неограниченной монархии. Его книга, с которой тут же был выполнен рукописный русский перевод, венчалась панегириком Елизавете:

<….> ныне благополучно державствующ[ая] августейш[ая] монархин[я] <…> ото всех подданных своих не яко самодержца [sic], но за самаго с небеси от Бога на сохранение целой Империи дарованного ангела достойно и праведно почитается. Из сего можно усмотреть, что умеренность с милосердием монархов наших ту законную строгость всегда превосходила, которая действителному исполнению добродетелей их величества выше меры тесные пределы нанесть могла (Бугров, Киселев 2016, 408).

В 1758 г. в оккупированном русскими войсками прусском Кенигсберге профессор местного университета Якоб Фридрих Вернер произнес «Речь на высочайшее тезоименитство… о том, что Монаршее имя любовию к подданным безсмертие себе приобретает». В том же году эта речь была в русском переводе напечатана в «Ежемесячных сочинениях». Вернер прибегает к уже известному нам контрастному сравнению:

Сколь восхищают нас трели поющаго соловья после ужасного грому, столь чувствительно бывает милосердие Тита подданному, когда достоверная история добродетели и пороков, славы и безчестия Монарха представляет ему вид в ужас приводящаго Нерона. <…> Добродетель! Сие истинное достоинство монарха возбуждает в подданных любовь и почтение. <…> Сим образом изъявил я купно и радость повинующихся земель Российскому скипетру. Обрадованные сердца Российских подданных со все подданнейшею благодарностию воспоминают матерния благодеяния, щедрою Ея Величества рукою во все время достославного Ея правления оказанныя (Вернер 1758, 293–294).

Император Тит, который и в «Речи…» Вернера, и в оде Руссо упоминается в качестве образцового монарха, с начала елизаветинского царствования фигурировал в панегирической продукции в качестве идеального двойника императрицы. В честь ее коронации в 1742 г. была поставлена опера «Милосердие Титово», затем многократно повторявшаяся. Сумароков писал в 1761 г.: «Таков был Тит в Риме, такова Елисавета в России» (Сумароков 1787, II, 243–244), а в оде 1758 г. «о прусской войне» противопоставлял Фридриха, «нового Александра», Елизавете, «Российскому Титу» (Там же, 22–23; см.: Сумароков 2009, 263). Как можно заключить, русские переводы оды Руссо суммировали политическую риторику, легитимировавшую в глазах европейского общественного мнения эпохи Семилетней войны политические амбиции России и ее монархини.

VI

Вопрос о культурном и политическом статусе русской монархии, заостренный событиями Семилетней войны, имел первостепенное значение для самосознания русской словесности. Государственность и литература смыкались в понятии языка. В наброске «О нынешнем состоянии словесных наук в России» Ломоносов приводил в пример Францию, которая «привлекла к своему почитанию другие государства <…> очистив и украсив свой язык трудолюбием искусных писателей». Развертыванию разнообразных коннотаций этого понятия посвящена другая работа Ломоносова, относящаяся к числу значительнейших литературных манифестов этого времени, – «Предисловие о пользе книг церковных в российском языке» (1758). «Предисловие…» было, по всей видимости, написано по просьбе Шувалова и предваряло выпущенное Московским университетом «Собрание разных сочинений в стихах и в прозе» Ломоносова (см.: Ломоносов, VII, 892–893).