Придворная словесность: институт литературы и конструкции абсолютизма в России середины XVIII века - [120]

Этим литераторам принадлежала важная роль в неформальной «культурной политике» Шувалова. И в «Речи…» Фора, и в статье А. Шувалова их имена символизировали литературные успехи России; совместное упоминание Ломоносова и Сумарокова стало своего рода формулой, как видно из позднейшей реплики П. И. Панина: «<…> как они двое переведутся, так Божией милостью не видать еще, кто б нам вместо их служить могли» (Порошин 2004, 78). Работы Фора и А. Шувалова увидели свет в 1760 г., а в январе 1761 г. И. Шувалов на одном из своих приемов предпринял попытку прилюдно примирить двух поэтов. Мы знаем об этом из письма Ломоносова Шувалову: «Вдруг слышу: помирись с Сумароковым! <…> Не хотя вас оскорбить отказом при многих кавалерах, показал я вам послушание, только вас уверяю, что в последний раз» (Ломоносов, X, 545–546). Эта попытка, вызвавшая отпор Ломоносова, вписывается в общую картину взаимоотношений фаворита с обоими литераторами, которую со слов Шувалова очерчивает И. Тимковский:

В ранних годах славы Шувалова, при императрице Елисавете <…> лучшее место занимает Ломоносов. <…> Того же времени соперником Ломоносова был Сумароков. От споров и критики о языке они доходили до преимуществ с одной стороны лирического и эпического, с другой драматического рода, а собственно каждый своего, и такие распри опирались иногда на приносимые книги с текстами. Первое, в языке, произвело его задачу обоим, перевод оды Жан Батиста Руссо на счастие; по второму Ломоносов решился написать две трагедии. В спорах же чем более Сумароков злился, тем более Ломоносов язвил его; и если оба не совсем были трезвы, то оканчивали ссору бранью, так что он высылал или обоих, или чаще Сумарокова. Если же Ломоносов занесется в своих жалобах, говорил он, то я посылаю за Сумароковым, а с тем, ожидая, заведу речь об нем. <…> Но иногда мне удавалось примирять их, и тогда оба были очень приятны (Билярский 1865, 038–039).

Традиционная точка зрения, согласно которой Шувалов сводил двух соперников «потехи ради» (Анисимов 1985, 100; Анисимов 1987, 79), несколько упрощает дело. Покровительство Шувалова – в частности, приглашения на его обеды во дворце – обеспечивало Ломоносову и Сумарокову относительно высокий социальный престиж и причастность к пространству двора. Законами этого пространства определялись требования, предъявлявшиеся клиентам фаворита: их поведение должно было соответствовать «обычаям высшего общества» (Миних 1997, 313), которыми гордился русский двор и профранцузское аристократическое окружение Шувалова. Кодекс придворной учтивости предписывал мирное обсуждение разногласий. Так, в книге «Истинная политика знатных и благородных особ», в 1730–1740‐х гг. дважды изданной по-русски в переводе Тредиаковского, содержалось предписание «Удаляться от споров»:

Причина всех споров долженствует быть познание правды <…> Но споримая правда или бывает не весьма нужна, или противна склонностям тех, с какими людьми кто разговаривает <…> Буде сия правда есть не весьма нужна; то начто толь спороваться? Для какия пользы в толикой жар приходить, чтоб ея вложить в их разум? Не лучше ли иметь к ним разумное снисходительство, нежели не угодну быть оным чрез сопротивление, которое никакия не может учинить пользы? <…> тихость и учтивство весьма к тому нужны, спор и жар в распре может все испорить <…> Надобно <…> утверждать без пристрастия и с умеренностию Правду противнаго своего мнения. Так то чинят знающие жить в свете, и таким то способом ученые споры бывают полезны и приятны (ИП 1745, 103–105).

Этот же идеал светского общения транслировался в журнале «Caméléon littéraire», в 1755 г. издававшемся в Петербурге секретарем Шувалова бароном Чуди. Среди прочего там было помещено полушуточное стихотворение Ж. Б. Грекура «Устав веселых философов» («Statut des philosophes en belle humeur»):

Dans la dispute point d’aigreur,

Dans les manieres point d’humeur, <…>

Ces défauts à l’exces portés <…>

Detruisent la societé.

Ne disputer que pour s’instruire,

Savoir à propos se dédire <…>

[В спорах без колкости, / В обращении без гневливости <…> / Эти недостатки, если их не умерять, / Разрушают общество. / Спорить, чтобы просветиться, / А не чтобы опровергать друг друга <…>] (CL, № 47, 1087)

Шувалов апеллировал к нормам и языку «учтивства», рассказывая Тимковскому, что, когда «удавалось примирять» двух поэтов, «оба были очень приятны». Соотнесение литературных распрей с правилами светского обхождения принципиально для анализа политики Шувалова-мецената. Как показывает М. Бьяджоли, начиная по меньшей мере с эпохи Возрождения «ученые споры» входили в репертуар европейских аристократических увеселений. Практика неформальных диспутов – иногда приуроченных к застолью, как это могло происходить у Шувалова, – приобщала избранных интеллектуалов к культуре «придворного общества» и создавала специфическую форму социального бытования учености: в этих диспутах ученая коммуникация управлялась законами светской вежливости (см.: Biagioli 1994, 74–75, 164–169). Сходным образом Шувалов инсценировал столкновения двух поэтов, навязывая им ритуал «полезного и приятного» спора. Личное и литературное противостояние Ломоносова и Сумарокова фаворит стремился – с переменным успехом – перевести в сферу благопристойного общения, которую он рассматривал как подобающее пространство для плодотворного поощрения и бытования отечественной словесности. Анонимная биография Шувалова, опиравшаяся на материалы его семейного архива, дает понять, что фаворит видел свою цель в публичном примирении двух поэтов: «Schouvaloff <…> rapprochait les esprits divisés et les forçait à cette concorde que la difference des goûts, des caractères et des amours propres troublait là comme ailleurs. Ce fut ainsi que les altercations de Lomonosoff et de Soumarokoff s’appaisent sous la main douce et puissante de leur jeune Mécène» ([Шувалов <…> сближал несогласные умы и принуждал их к миру, который всегда нарушается расхождениями вкусов, характеров и самолюбий. Так столкновения Ломоносова и Сумарокова смягчались под мягкой и могущественной рукой их юного мецената] – ГАРФ. Ф. 728. Оп. 1. Ед. хр. 112. Л. 11 об. – 12).