Придворная словесность: институт литературы и конструкции абсолютизма в России середины XVIII века - [117]
Нужно согласиться с точным наблюдением современных исследователей, хотя и выраженным с излишней публицистичностью: «Тема европеизации России, варварского или цивилизованного характера Российской империи, так оживленно обсуждавшаяся в XVIII в., стала особо актуальной во время Семилетней войны. Фридрих Великий <…> не желает ничего слышать об „этих варварах“. Прусская пропаганда использует перо писателей с целью набросить тень на роль России в войне и вообще на образ России как государства, идущего по пути Просвещения» (Ржеуцкий, Сомов 1998, 232; об отношениях Фридриха к России в эту эпоху см.: Kopelew 1987, 281–287; Liechtenhan 1996). Равнодушие к наукам и словесности могло фигурировать среди атрибутов политической слабости России. В сентябре 1758 г. Г. Э. Лессинг писал из Берлина И. В. Глейму, автору популярных воинственно-патриотических стихов во славу прусского войска, в связи с тяжелым ранением другого прусского поэта и офицера Эвальда Клейста:
Die verdammten Russen! Ich habe es wohl gedacht, daß solche Barbaren keinen Respect für die Poesie haben würden.
[Проклятые русские! Я так и думал, что у этих варваров не будет никакого почтения к поэзии.] (Lessing 1839, 122)
Лессинг прибегает здесь к общим местам, оживленным в прусской публицистике после битвы при Цорндорфе в августе 1758 г. Один из памфлетов этих месяцев отзывается о России так:
(Triumph-Lied 1758, без паг.)
Петербургский двор, внимательно следивший за оценками России в европейской печати, остро реагировал на такого рода уничижительные характеристики. В сентябре 1758 г. Лопиталь сообщал в Париж:
Sa Majesté Impériale et tous les seigneurs russes sont extrêmement piqués de la relation que le roi de Prusse a fait insérer dans la Gazette de Berlin <…> le terme de barbarie surtout les a choqués et offensés <…>
[Ее императорское величество и все русские вельможи задеты за живое реляцией, которую король прусский велел напечатать в берлинской «Газете» <…> слово «варварство» в особенности покоробило и оскорбило их <…>] (Recueil 1890, 85)
Приговоры европейского общественного мнения были важной точкой отсчета для русской правящей элиты; в 1761 г. Шувалов взывал к Воронцову по иному поводу: «<…> сделайте что можете <…>, дабы свет еще видел, что мы не так как они описывают» (АВ VI, 298). По точному замечанию А. Нивьера, потребность «окончательно интегрировать Россию в Европу» была одним из важнейших импульсов, направлявших государственную деятельность Шувалова (Nivière 2000, 384). Поощрение «наук», в том числе искусства и словесности, было укоренено в общеевропейском политическом мышлении и рассчитано на политический резонанс. В конце 1760 г. Шувалов нашел возможность переслать через Бретейля письмо К. А. Гельвецию с похвалами его прославленной книге «Об уме»; в конце этого письма говорилось: «Я признал бы себя счастливым, когда бы мое уважение к вашим познаниям предупредило вас в пользу народа, к несчастью, прослывшего у многих варварским» (ЛН 1937, 271; сопроводительное письмо Бретейля см.: Hélvétius 1984, 297). Оказывая покровительство «наукам», фаворит опровергал представление о варварстве России и легитимировал ее претензии на высокий престиж в европейском политическом поле. В сумароковском прологе «Новые лавры», исполнявшемся на русском придворном театре в честь победы при Кунерсдорфе 1 августа 1759 г., провозглашалось: «<…> тут / Словесныя науки днесь цветут» (Сумароков 1787, IV, 185). На цитированный выше немецкий памфлет в тот же год последовало возражение, в котором русский двор характеризовался в соответствии с каноническими предписаниями «Аргениды»:
Ist es Ihnen nicht bekandt, daß der jetztlebenden Rußischen Kaißerin Majestät, die größten und vornehmsten Gelehrten in allen Wissenschaften an Ihren Hof haben?
[Неужели Вам неизвестно, что ее величество здравствующая императрица Российская имеет при своем дворе величайших и отличнейших ученых во всех науках?][16] (Schreiben 1758, 5)
Политические обертоны культурной политики Шувалова были изъяснены в особом издании. В 1760 г. состоявший при французском посольстве в Петербурге аббат Фор произнес и выпустил в свет восхвалявшую фаворита «Речь о постепенном развитии изящных искусств в России» («Discours sur le progrès des beaux arts en Russie»; см.: Берков 1936, 254–262; уточненную атрибуцию см.: Сомов 2002, 216–217). П. Н. Берков, первым обследовавший «Речь…», отмечал, что «при внимательном чтении явно проступает политическая задача, проводившаяся посольским аббатом» и что главная тема этого сочинения – «единение наших государей». В частности, у Фора говорится:
<…> loin d’Elizabeth & de Therese, loin du Monarque, qui leur ressemble, ce qui peut nuire aux progrès des Beaux Arts. <…> L’union des nôtres [princes] présage les plus beaux jours à l’Univers rassuré. Oui, la vertu, qui s’unit, fixe l’espérance par un bohneur toûjours nouveau. Quel est ce bonheur? С’est l’accord d’une industrie reciproque, la circulation des Arts & du travail, le cercle du savoir, qui s’étend, & la sphére des pensées, qui s’augmente.
Научная дискуссия о русском реализме, скомпрометированная советским литературоведением, прервалась в постсоветскую эпоху. В результате модернизация научного языка и адаптация новых академических трендов не затронули историю русской литературы XIX века. Авторы сборника, составленного по следам трех международных конференций, пытаются ответить на вопросы: как можно изучать реализм сегодня? Чем русские жанровые модели отличались от западноевропейских? Как наука и политэкономия влияли на прозу русских классиков? Почему, при всей радикальности взглядов на «женский вопрос», роль женщин-писательниц в развитии русского реализма оставалась весьма ограниченной? Возобновляя дискуссию о русском реализме как важнейшей «моделирующей системе» определенного этапа модерности, авторы рассматривают его сквозь призму социального воображаемого, экономики, эпистемологии XIX века и теории мимесиса, тем самым предлагая читателю широкий диапазон современных научных подходов к проблеме.
Автор монографии — член-корреспондент АН СССР, заслуженный деятель науки РСФСР. В книге рассказывается о главных событиях и фактах японской истории второй половины XVI века, имевших значение переломных для этой страны. Автор прослеживает основные этапы жизни и деятельности правителя и выдающегося полководца средневековой Японии Тоётоми Хидэёси, анализирует сложный и противоречивый характер этой незаурядной личности, его взаимоотношения с окружающими, причины его побед и поражений. Книга повествует о феодальных войнах и народных движениях, рисует политические портреты крупнейших исторических личностей той эпохи, описывает нравы и обычаи японцев того времени.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В настоящей книге чешский историк Йосеф Мацек обращается к одной из наиболее героических страниц истории чешского народа — к периоду гуситского революционного движения., В течение пятнадцати лет чешский народ — крестьяне, городская беднота, массы ремесленников, к которым примкнула часть рыцарства, громил армии крестоносцев, собравшихся с различных концов Европы, чтобы подавить вспыхнувшее в Чехии революционное движение. Мужественная борьба чешского народа в XV веке всколыхнула всю Европу, вызвала отклики в различных концах ее, потребовала предельного напряжения сил европейской реакции, которой так и не удалось покорить чехов силой оружия. Этим периодом своей истории чешский народ гордится по праву.
Имя автора «Рассказы о старых книгах» давно знакомо книговедам и книголюбам страны. У многих библиофилов хранятся в альбомах и папках многочисленные вырезки статей из журналов и газет, в которых А. И. Анушкин рассказывал о редких изданиях, о неожиданных находках в течение своего многолетнего путешествия по просторам страны Библиофилии. А у немногих счастливцев стоит на книжной полке рядом с работами Шилова, Мартынова, Беркова, Смирнова-Сокольского, Уткова, Осетрова, Ласунского и небольшая книжечка Анушкина, выпущенная впервые шесть лет тому назад симферопольским издательством «Таврия».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В интересной книге М. Брикнера собраны краткие сведения об умирающем и воскресающем спасителе в восточных религиях (Вавилон, Финикия, М. Азия, Греция, Египет, Персия). Брикнер выясняет отношение восточных религий к христианству, проводит аналогии между древними религиями и христианством. Из данных взятых им из истории религий, Брикнер делает соответствующие выводы, что понятие умирающего и воскресающего мессии существовало в восточных религиях задолго до возникновения христианства.
В своем последнем бестселлере Норберт Элиас на глазах завороженных читателей превращает фундаментальную науку в высокое искусство. Классик немецкой социологии изображает Моцарта не только музыкальным гением, но и человеком, вовлеченным в социальное взаимодействие в эпоху драматических перемен, причем человеком отнюдь не самым успешным. Элиас приземляет расхожие представления о творческом таланте Моцарта и показывает его с неожиданной стороны — как композитора, стремившегося контролировать свои страсти и занять достойное место в профессиональной иерархии.
Представление об «особом пути» может быть отнесено к одному из «вечных» и одновременно чисто «русских» сценариев национальной идентификации. В этом сборнике мы хотели бы развеять эту иллюзию, указав на относительно недавний генезис и интеллектуальную траекторию идиомы Sonderweg. Впервые публикуемые на русском языке тексты ведущих немецких и английских историков, изучавших историю довоенной Германии в перспективе нацистской катастрофы, открывают новые возможности продуктивного использования метафоры «особого пути» — в качестве основы для современной историографической методологии.
Для русской интеллектуальной истории «Философические письма» Петра Чаадаева и сама фигура автора имеют первостепенное значение. Официально объявленный умалишенным за свои идеи, Чаадаев пользуется репутацией одного из самых известных и востребованных отечественных философов, которого исследователи то объявляют отцом-основателем западничества с его критическим взглядом на настоящее и будущее России, то прочат славу пророка славянофильства с его верой в грядущее величие страны. Но что если взглянуть на эти тексты и самого Чаадаева иначе? Глубоко погружаясь в интеллектуальную жизнь 1830-х годов, М.
Книга посвящена истории русской эмоциональной культуры конца XVIII – начала XIX века: времени конкуренции двора, масонских лож и литературы за монополию на «символические образы чувств», которые образованный и европеизированный русский человек должен был воспроизводить в своем внутреннем обиходе. В фокусе исследования – история любви и смерти Андрея Ивановича Тургенева (1781–1803), автора исповедального дневника, одаренного поэта, своего рода «пилотного экземпляра» человека романтической эпохи, не сумевшего привести свою жизнь и свою личность в соответствие с образцами, на которых он был воспитан.