Придорожная закусочная, или Они все так делают - [4]

Клавдия. Жадными пальцами-щупальцами партнер трогает и трогает нас, пока мы не разогреемся и наш мотор не заработает на полную мощность. Поэтому я так же нужна Герберту, как и он мне.

Герберт. Когда, наконец, мы сможем что-нибудь заказать?

Пчелиный гул.

Курт. В этом гуле слышится возбуждение. У меня такое чувство, будто я заглянул в самую глубину чьей-то души. Так уже было однажды, когда я увидел одну русалочку в бассейне. На ней были такие вызывающе дерзкие трусики!

Герберт. Да, наше гормональное хозяйство — надежный оплот. Слишком многое на нем строится.

Клавдия. Будь ты моим шефом, Герберт, у меня было бы весьма удобное место работы.

Изольда. Ты тоже всегда торчишь дома, Курт, боишься рисковать. Почему ты никогда никуда не уезжаешь? Или, по крайней мере, не гладишь время от времени мои нервные окончания?

Курт. Для этого у тебя есть крем. Он так тебя нежит, что мне за ним ни за что не угнаться.

Клавдия. Но во мне есть нечто такое, что хочет вырваться из-под макияжа.

Герберт. Зато ты усовершенствовала удар слева. Только когда видишь, как ты играешь в теннис, начинаешь понимать, сколько в тебе нерастраченной силы.

Клавдия. И как она хотела бы из меня вырваться. Да, Герберт, спорт — дело куда более сложное, чем ты, в нем сперва нужно выучить правила.

Курт. Вот, бери с нее пример, Изольда, а то возишься со своей классической музыкой! Под лаком для волос ты закрыта, как мотор под капотом. Отвыкай от упрямства.

Герберт. Говорят, источник в Фадинге оказывает омолаживающее действие. Помогает даже в трудных случаях. (Гудение пчел.)

Изольда. Иногда мне снится, что на меня обрушивается целая тонна спрея.

Клавдия. Что до меня, то столько нежности, сколько мне нужно, нет ни в одном препарате. Почему ты не бываешь нежен со мной, Герберт?

Герберт. Разве у меня есть такая возможность?

Курт. Вы всегда ждете, чтобы вас довели до экстаза другие.

Герберт. Вас сколько угодно можно сжимать и разжимать, воздух входит и выходит, но не раздается ни звука. Слышно только сопение.

Курт. Замечательные места здесь! Есть на что посмотреть.

Герберт. Чудесные сумрачные леса. Можно неделями кричать, чтобы кто-нибудь принес нам попить.

Изольда. А хорошо бы, Курт, иметь орган, который по размерам подходил бы нам обоим.

Курт. Ну да, орган из старой приходской церкви. В проспекте сказано, что зимой это озеро замерзает.

Изольда. Послушай, я серьезно!

Герберт. Здесь даже в сауну просто так не войдешь. Так и зырят оценивающими взглядами. Клавдия, и с чего это тебе взбрело в голову остановиться именно здесь?

Изольда. Курт, когда я ищу тебя в нашей обшитой панелями комнате, тебя там никогда не бывает. Я протягиваю руку — пустота. И меня там нет. Что дремлет во мне и восстает слишком поздно? Мое тело, которое я тащу за собой, чтобы посадить на цепь, как собаку.

Клавдия. Да, со мной такое тоже бывает. Тело поднимает голову, а потом начинает смотреть совсем в другую сторону.

Герберт. А не убраться ли нам отсюда? Куда-нибудь туда, где есть движение и жизнь.

Клавдия. Спорт! Только теннис! Там собираются вместе благонамеренные и благоразумные, я хотела сказать смелые и загорелые.

Курт. Ты этим летом участвуешь в ралли, Герберт? Наконец-то мы снова можем проведывать полузабытые народы.

Герберт. Да, железного занавеса больше нет. Разве это не повод доставить себе удовольствие? Только нужно смотреть в оба, чтобы в России тебя не заправили этилированным бензином.

Изольда. Я не хочу ждать и видеть, как без толку проходят мои зрелые годы. Я хочу, чтобы из меня выворачивались набухшие влагой губы.

Курт. Ты что несешь? Умом тронулась?

Изольда. А ты только брать горазд, ничего не давая взамен.

Курт. Нам остается альпийская флора — и только.

Клавдия. Вот теперь мне надо выйти. Ты закажешь мне сок, Герберт? Пока я буду отсутствовать, соки сами собой не появятся.

Герберт. Порой мне кажется, от общения с другим человеком никогда не станешь умнее, если все время держать глаза закрытыми.

Курт. Это долгая история. Чужаки лезут к нам со своими представлениями о культуре, выворачивают перед первым встречным душу, как мешок с грязным бельем. Омерзительно! Ты же не хочешь этого, Изольда?

Клавдия. Зато у нас внутри все так прекрасно и уютно. Так ты идешь, Изольда, точнее, Эмма?

Обе смотрят на часы, встают, достают гигиенические пакеты.

Изольда. Надо и о теле позаботиться, не так ли, Клавдия, я хотела сказать Карина?

Клавдия. Да. В нашем теле, там, куда нельзя заглянуть, царит страх, и если снаружи мрак, он становится еще сильнее.

Изольда. Видишь только себя, ничего больше. Но через секунду страх проходит, и мы снова можем смотреть свою развлекательную программу.

Клавдия. Да, мы, женщины, это здорово придумали!

Они делают друг другу знаки. Пчелиный гул усиливается до предела.

Изольда(едва слышно). Сейчас нам надо туда, где есть дыра для ненужного добра.

Клавдия. Вот именно. Кто боится боли, тот отрекается от себя. Так я написала в объявлении, когда передавала им горячий привет.

Женщины выходят. Пчелиный гул мгновенно прекращается. В глубине видны касса и полки с товарами. Женщины останавливаются, изучают ассортимент, покупают тенниски и т. п., их видно сквозь стеклянные двери. Совершенно беззвучно разворачивается маленькое представление, непритязательный телевизионный балет, все происходит за стеклянными дверьми. Женщины то взлетают вверх, то опускаются вниз. Певец беззвучно поет в микрофон и т. д.