Жандарм Курт Яниш сегодня опять смотрел на фотографию, где его отец, полковник Яниш, — тридцать лет назад — отдаёт честь королю. Гляди-ка, отец как стоял, так и стоит, навытяжку не получается, несмотря на восторг, что-то мешает, что-то слабое и робкое в плечах так и клонит его в поклон — да что же это, не на что опереться? Видно, преклонение перед монархом сильнее муштры. В сыне сейчас мало чего от должностного лица: стоя в спортивной куртке перед зеркальным шкафом, он укрощает своё тело, разминаясь перед пробежкой. Отец ещё нёс службу — хоть с опущенными плечами, зато с хваткими руками он влачил её по пыльным просёлкам, к разбитым машинам. Сын, может, более многосторонний и тоже умеет отдавать приказы, его внешность возбуждает во мне интерес: слегка угловатое лицо, по которому мысли, у других людей такие вальяжные, лишь пугливо прошмыгивают. Да. Но если бы тут присутствовала воля, на что бы он её употребил? Лодка в дрейфе, светофор на автоматическом режиме и подолгу горит зелёным, тонкое отличие от других людей растёт.
Между тем жандармом полностью овладела своего рода страсть, которая приходит незаметно, но потом её замечают даже соседи (удивляясь побегам в саду перед домом, которые незнамо откуда взялись, — не мог же он их купить!). Иной раз кто-нибудь заглянет через плечо в книгу земельного кадастра, которую жандарм пытается замаскировать под книгу жизни. Сейчас он прицелился, цель себе он уже высмотрел. Вёсла подняты, удочки закинуты. Сети: поставлены. Может, изначально в жандарме было место для разумного, доброго, вечного? Видный и с виду беспечный мужчина, жандарм, из тех, что так нравятся нам, женщинам. Есть с чем поработать. Мужчины потчуют женщин враньём не только ради достижения мира во всём мире, а чтобы поставить их в зависимость от себя, тогда как женщины способны предложить им нечто лучшее — все свои мысли и чувства и ещё много чего из разноцветной тёплой шерсти. Ведь ясно же, что мы так и останемся чужими, особенно те из старшего поколения, кто не так уж много повидал сквозь узкие аварийные люки тела. Мы, алчущие любви дамы, к сожалению, не знаем этого жандарма лично (цвет сельской дороги топчется у своей оперативной машины, а нас там нет). Не беспокойтесь, я всё устрою: чтобы не навредить вашему маленькому любовному счастью, которое, как и всякое счастье, зиждется на обмане, я возьму весь рассказ на себя. Не перебивайте меня! Я вижу, тела пока не могут предотвратить войну между собой. И эта решимость в мужчине, которую я уже чувствую, пока по-настоящему не знает своей цели, но я знаю, что она давно её ищет и найдёт в самом скоропортящемся продукте — челов. теле. Тот, кто познал самого себя, тут же хочет чего-то от другого, но и другие тоже чего-то хотят.
Между тем оба уже умерли — король и его военачальник и охранник, отец жандарма, который тогда гордо направлял приплясывающие чёрные вагоны от главного вокзала Граца (государственный визит проходил по железной дороге из Вены через Земмеринг) по заранее определённому маршруту через мост Мурбрюкке, а после без околичностей спровадил их в цейхгауз, куда богатые люди столетиями отдавали на хранение свои железные доспехи. Как можно ненавидеть жизнь, как раз думает сын, объедок с отцовского стола, и подставляет лицо горному ветру. Высоко наверху можно разглядеть через окно его мансарды маленькую кормушку для лесной дичи, куда тычутся мягкие носы, обладатели и обладательницы которых позднее будут пристрелены, — многие из них, только не матки, которые в эту пору ещё защищены своим материнством. А другие одиноки. Даже звери порой ищут — хотя кто они такие! — близости другого, и сам жандарм не прочь пообщаться с народом в харчевне, попутно занимаясь мелким побочным бизнесом (с часами и золотом — лучше в районном городе! Где тебя не так знают). Поэтому многие считают его хорошим товарищем, у которого можно подешевле купить подержанные строительные инструменты, а заодно и стройматериалы. Но если он честно въедет внутрь себя, он обнаружит там такие потёмки, что и не поймёшь, куда попал. Не удивительно, что время от времени, примерно раз в месяц, он устраивает внутри себя иллюминацию путём воинственного, но неупорядоченного пьянства. Коллеги не видят эту тьму в своём приятеле, разве что порой догадываются о ней, а их жёны, у которых на это есть особое чутьё и сильная тяга, влекущая их туда очертя голову, не хотят в эту тьму верить. Кто всё познаёт только через чтение, пусть будет добр сделать это прямо сейчас.
Мне примерещилось или действительно здесь несколько лет назад нашли что-то необъяснимое? Что я увижу, если разверну эту старую газету? Вот слабо светится личико под нижними ветвями елей, подобно маленькой луне; оно о чём-то говорит, но больше не может ничего сказать, потому что тяжёлая рука сдавила горло, одежда сорвана, черты лица потрясены; путь, который, быть может, приветливо раскрылся бы, стоило его об этом попросить, теперь восстал и воспротивился — когда тебя вырывают с корнем и швыряют так, что комочки земли отлетают. Так, где там наш мешок с юмором, который только что был тут, ещё во время составления полицейского протокола? Где гумус для пюре? Джинсы, в которые, казалось, уже ничего не втиснешь, трещат по швам, юбка взлетает вверх, снова падает с неба на землю, превращается, дико противясь, поскольку не для того скроена, в мешок, под которым скрывается лицо женщины. Так, и где нам теперь поставить штамп, подтверждающий, что она, полная разносторонних интересов, испытывавшая недостаток только в сне, потому что она — противоположность сну, крайняя активность, прошла весь курс бытия до самых корешков нервных волокон и полностью отвергла его?
