Приднестровский беспредел - [12]

Когда на войне твои противники поймут, что ты ценишь жизнь меньше, чем они, когда до них дойдет, что ты скорее сдохнешь в своем окопе, но не отступишь, когда, осознав это, они будут бояться рукопашной как огня, тогда ты уже победил. Задолго до праздничного салюта.

— Петрович, — неожиданно для самого себя обратился Миха к соседу справа, — а что, рукопашные случаются часто?

— Рукопашные? — недоуменно уставился на Миху сосед.

— Да с начала войны ни разу не было. Румыны боятся рукопашных…

Когда ополченцы возвращались с обеда, они попали под минометный обстрел. Признаться, Миху эта неприятность застала врасплох — слишком уж неопытным пока он был. Итак, мирно переваривая отличную копченую курятину из «гуманитарной помощи» женкомитета, он в числе еще нескольких вояк брел в сторону окопов. Мир был прекрасен. Ярко светило веселое мартовское солнышко, рождая на лице лукавый жизнерадостный прищур, в желудке разливалось приятное, сытное тепло, совсем уж обнаглевший автопилот настырно требовал тихого часа.

Но румыны в очередной раз доказали свою нечеловеческую сущность полным равнодушием к умиротворяющему воздействию момента. Где-то далеко — наверное, на том берегу — словно захлопали едва слышно полые металлические ладони, потом в воздухе что-то надрывно засвистело, и в нескольких десятках метров от Михи с грохотом вспучилась и полетела комьями во все стороны земля. Это было так неожиданно, что на несколько секунд Миха застыл с разинутым ртом, провожая изумленным взглядом кинувшихся в разные стороны ополченцев. Потом автопилот включил отработанную еще в армии программу «вспышка слева — вспышка справа», и очухался Миха, только лежа между корнями ближайшего дерева. Вспомнив, что он — старый окопный волк, Миха достал пачку женкомитетовской «Примы» и неловко закурил. Но сигарета не доставила ему никакого удовольствия: все мины летели точно в него. Проклятые румыны наверняка видели с того берега колдовским внутренним зрением маленькую фигурку в черном, приклеившуюся к почве, и регулировали свои прицелы точно по ней. И Миха лежал, втискиваясь в плоть мамки-земли и сжимая вспотевшими пальцами автомат, а мины все валились с неба, и уши заложило от грома их падения и от дикого визга разлетающихся во все стороны осколков. Минут через десять обстрела, когда Миха почувствовал себя дряхлым стариком, всю жизнь пролежавшим под огнем минометов, он пришел к выводу, что единственная цель этой войны — убить и разорвать на части добровольца Собакина.

Потом, когда обстрел немного ослабел, Миха сначала по-пластунски, а потом торопливыми перебежками устремился в сторону родного окопа. Он успел как раз вовремя, чтобы поучаствовать во встрече атакующих подразделений «скорпионов».

— Эти гады всегда так, — прохрипел кто-то рядом. — На понт берут… И засекают огневые точки… Суки…

Молодцы в камуфляжной форме, касках и бронежилетах, умело используя естественные прикрытия, быстро продвигались вверх по склону. Перебегая от дерева к дереву, переползая открытые участки, они стреляли с земли или на ходу и неумолимо приближались к окопам ополченцев. Вялый из-за недостатка боеприпасов огонь защитников не мог остановить их. Справа и слева, на флангах, появились для прикрытия темно-зеленые громады бэтээров.

Прижавшись к брустверу, Миха несколько секунд помедитировал для возвращения хладнокровия, потом очень тщательно прицелился в одну из пятнистых фигурок, мелькавших между деревьями, и плавно нажал на спуск. В кутерьме боя он не разглядел, попал ли. Но это было не важно. Главное — не потерять самообладания.

Михиного хладнокровия хватило ровным счетом на пару минут. Когда он увидел бешено мчащиеся к окопу бэтээры, его снова, как и накануне, захлестнула бешеная волна страха пополам с ненавистью. Он что-то орал и бестолково стрелял прямо, правее и левее, потом изо всех сил швырнул в сторону «скорпионов» гранату и заметался по окопу в поисках гранатомета.

И казалось, что уже все, все кончено, сейчас эти грохочущие смерти всей своей многотонной массой рухнут в окоп, а потом туда же хлынут гранитные убийцы без лиц…

В этот момент что-то изменилось. Миха не понял, что именно, только дышать стало легче. Словно мощный смерч, яростный, но какой-то свой, родной, просвистел над окопами в сторону румынов. В саду начали рваться снаряды, швыряя в воздух землю и камни, валя и калеча деревья. Миха оглянулся. «Боже, какое счастье!..» От шоссе, из Марьиной рощи, один за другим выдвигались бэтээры с буквами «ПМР» на броне. Чуть в стороне лупил прямой наводкой танк. И румыны, беспорядочно отстреливаясь, начали откатываться в глубину сада. Миха оперся на край окопа и облегченно перевел дух. Дело было сделано.

Но один румынский БТР не ушел. Его водитель — наземный кишиневский Талалихин — решил взять на таран выехавшую вперед гээмзэшку приднестровцев. Механик-водитель гээмзэшки, заметив атакующего противника, приподнял бульдозерную лопату своей машины и поддал газу. Пулемет БТРа молотил без передышки, но крупнокалиберные пули не могли пробить толстой лопаты. Два бронированных ящика, шедшие лоб в лоб, столкнулись с оглушительным скрежетом. Они бодались, как исполинские динозавры. Гээмзэшка упрямо как баран продолжала ползти вперед, и морда БТРа задралась вверх. Буксировочные крюки румынской машины лязгнули об железо и намертво зацепились за лопату гээмзэшки. Тогда минный заградитель начал сдавать назад, волоча БТР за собой. Отчаявшись сдернуть бронетранспортер с лопаты, румыны выскочили из люков и драпанули в сторону своих окопов. Но спасся, кажется, только один.