Приди в зеленый дол - [3]

Он все ещё стоял согнувшись, когда голос опять окликнул его:

— Послушай! Ты говоришь, что убил его на дороге?

Охотник поднял голову. В сумраке веранды опять белело женское лицо.

— Ясно, на дороге, — сказал он.

— Эй ты! Там, рядом!

Анджело Пассетто вдруг увидел, что лицо теперь обращено к нему и, стало быть, слова тоже предназначаются ему.

— Ты ведь все время стоял там, а?

Анджело Пассетто посмотрел на женщину. Потом туда, где дорога исчезала в лесу. И снова на женщину.

— Кто? Я? — сказал он и отвёл глаза.

И опять из груди охотника вырвался хриплый, гортанный, победный возглас, который Анджело уже слышал, когда стрела попала в цель.

— Посмотри-ка сюда. Посмотри на меня! — сказала женщина.

Анджело Пассетто поднял голову. Кто бы мог подумать, что с такого расстояния можно смотреть человеку прямо в глаза. Чёрные глаза, горевшие на белом лице в тени веранды, словно прожигали его насквозь.

— Я смотрела в окно, — сказала женщина. — Ты шёл по дороге. Когда он выстрелил, ты остановился. Значит, ты видел. Что ж ты боишься сказать?

Анджело поглядел вниз на острые носы своих лакированных туфель, утопавших в бурой грязи. Он с грустью отметил, какими уродливыми култышками кажутся его ноги, погруженные в красную жижу. Он был рослый парень, но тут внезапно почувствовал себя недоростком. Почувствовал вдруг, как велик мир и как он одинок в нём. Ему так нравились лакированные туфли, чёрные и блестящие, а теперь вот и они заляпаны грязью.

— Скажешь ты правду или нет? — требовал женский голос.

Он снова поднял глаза, но не на неё. Он смотрел на дорогу, исчезавшую в тёмном лесу. Надо пойти дальше, только и всего — и окажешься там, в лесу. Он подумал, что, когда жизнь лежит перед человеком, как эта дорога, ему остаётся только идти по ней.

Возникнув, образ этот удивил и заинтересовал его. Подобные мысли были ему в новинку, о жизни он как-то не задумывался.

Нет, задумывался… Как-то в баре, где крутили пластинки, девица, с которой он пришёл, сказала ему, что жизнь — это просто тарелка вишен, и хихикнула, и наклонилась к нему прикурить, и он вдруг увидел, какие у неё глаза — большие, испуганные, — и эти слова, что жизнь — это просто тарелка вишен, ещё несколько дней вертелись у него в голове, и чтобы отделаться от них, он стал повторять их вслух, а два-три дня спустя дорвался и до самой девицы.

Девица была как девица, не хуже других. Но когда он получил от неё всё, что хотел, ему стало грустно. Ему захотелось плакать, словно он опять был маленьким мальчиком в Савоке и бежал к маме, чтобы уткнуться ей в подол, потому что в то утро ему казалось, что мир настроен против него.

Теперь, стоя под дождём, он вдруг подумал, что жизнь — это просто дорога: тёмный лес по бокам и серо-голубое небо, светлеющее над холмами, с которых уже сдуло туман; дорога, по которой вечно шагают твои ноги. И, представив себе, как выглядит жизнь на самом деле, он почувствовал облегчение.

— Скажешь ты, наконец, правду? — требовал женский голос.

В сумраке веранды все так же горели чёрные глаза. Но теперь он был спокоен и уверен в себе.

— Этот… этот… — начал он, не зная, как назвать убитое животное, — этот Санта Клаус. Он не на дороге… когда эта в него попала. Эта, которую стреляют.

Сперва никто не отозвался на его слова, только ревел ручей, но ревел так ровно, что тишины не нарушал. И вдруг раздался вопль:

— Ах ты, сволочь!

В два прыжка Сай Грайндер подскочил к нему. Перебросив пакет из правой руки в левую, Анджело потянулся к правому карману. И вспомнил. Карман был пуст.

В то же мгновение раздался грохот, под ногами у охотника всплеснулась грязь, потом по его красному, обветренному лицу разлилась бледность; выпучив глаза, охотник неотрывно смотрел на женщину.

Анджело тоже обернулся. Она стояла на краю веранды, все ещё держа двустволку у плеча. Перед домом неподвижно повисло облачко сизого дыма.

— Ты меня чуть не убила! — закричал охотник. — Кэсси Килигру, ты хотела лишить меня жизни из-за этого паршивого оленя!

— Лишить тебя жизни, ещё чего! Я сделала именно то, чего хотела. Ни больше ни меньше.

Стоя в тени своей веранды, она вдруг рассмеялась, и её задорный девичий смех повис в сыром воздухе, а Анджело Пассетто почудилось, что он слышит, как где-то далеко отсюда играют дети. И он вспомнил летний вечер в Кливленде и детвору на улице под фонарями, распевавшую, держась за руки и приплясывая в хороводе. Анджело Пассетто захотелось плакать.

— Ты спятила, — обалдело переступая в грязи, говорил охотник, все ещё бледный как полотно, — ты спятила.

— Будь я на твоём месте, — сказала женщина, с трудом подавляя смех, — будь я на твоём месте против спятившей Кэсси Килигру-Спотвуд с зарядом во втором стволе, я бы оттащила этого оленя туда, где он упал, положила бы верёвочку в карман, подняла бы тихонечко лук и поспешила своей дорогой. Так что отправляйся-ка ты к своей пропахшей коровником тупице Глэдис Пигрум, раз лучшей жены найти не сумел.

Сай Грайндер пожевал губами, словно собирался что-то сказать.

— Вот так-то, — сказала женщина упавшим голосом, как будто силы вдруг покинули её.

Так и не раскрыв рта, он зашлёпал сапогами по грязи, притащил оленя обратно, сунул верёвку в карман, взял лук, молча повернулся и пошёл. Вода быстро затекала в ямы, оставленные в грязи его сапогами.