Приди в зеленый дол - [2]

Потом бог весть почему он вспомнил Сицилию, Савоку, дымную кухню их ветхого дома на крутом берегу моря и увидел отца, скорчившегося от боли, с застывшим серым лицом и стиснутыми зубами, услышал его тяжёлое, натужное дыхание.

Отец его умер одиннадцать лет назад. Он и думать забыл об отце. А вот сам он, Анджело Пассетто, жив и находится в местности, которую тут называют Теннесси, и шагает теперь по этой дороге, под дождём.

В кустах у ручья вдруг что-то зашуршало, и в то же мгновение, стремительным прыжком описав в полёте широкую дугу, над дорогой появилось какое-то животное. Все это предстало перед ним, как на картине: справа, на берегу ревущего ручья, — кусты, слева потемневший от дождя дом под двумя громадными кедрами, а впереди, над дорогой, взметнулось что-то живое. При всей стремительности своего полёта оно легко и плавно парило в воздухе. Анджело Пассетто сначала даже не понял, что это такое.

И вдруг вспомнил: Санта Клаус!

И уже ждал, что следом из-за кустов появится упряжка с санями, а в них — красноносый ухмыляющийся толстяк в красной шубе. Как в Кливленде перед рождеством, когда в сумерках на проспекте Евклида сияют витрины и музыка гремит так, что уже не слышишь собственных мыслей, и толкотня, и давка, и идёт снег.

Но тут не было ни музыки, ни давки. Ни снега. Здесь, под низко нависшим небом, было только это застывшее в прыжке существо. Выставив передние ноги прежде чем коснуться земли, оно завершало дугу своего прыжка там, где лежали остатки завалившейся изгороди. Но не успели изящные копытца достигнуть цели, как вдруг в воздухе что-то прозвенело, и Анджело услышал глухой удар.

И увидел все ещё дрожащее древко стрелы, глубоко вонзившейся животному под лопатку.

Олень опять взметнулся, уронив голову набок, но теперь его передние ноги неуклюже перебирали в воздухе, словно лезли по приставной лестнице в небо, гладкие копытца никак не могли удержаться на ступеньках и все соскальзывали, соскальзывали. Вдруг невидимая лестница подломилась. Олень рухнул на землю. Анджело Пассетто услышал крик и обернулся. Высоко над ручьём, у края полуразвалившегося висячего мостика, на фоне серого обрыва и серого неба стоял человек, державший над головой лук. Гортанный, прерывистый крик, который услышал Анджело, был его победным кликом.

Охотник бегом спустился вниз по дощатым ступенькам и подбежал к оленю, ещё судорожно бившему нотами. Это был здоровенный мужлан в высоких сапогах. Пробегая мимо Анджело, он на ходу обернулся и крикнул:

— Здоров, черт! Ловко я его, белобрюхого сукина сына!

Анджело Пассетто стоял на дороге, держа в руке пакет в размокшей газете, чувствуя, как холодный дождь сквозь пиджак добирается до его тела. Охотник отбросил лук, ухватил оленя за заднюю ногу и потащил его на дорогу. Сперва туша подалась, но потом рог зацепился за остатки изгороди, и олень застрял. Охотник, кряхтя, тянул изо всех сил. Обернулся к Анджело.

— Эй ты! Давай-ка помоги!

Анджело Пассетто стоял в растерянности, не зная, как поступить. Он словно растворился в этой туманной серой долине, стал её частью. Он стоял, безвольно глядя в заросшее седой щетиной лицо охотника. Налитые кровью глаза требовали повиновения. Возможно, под этим яростным взглядом Анджело Пассетто и подчинился бы.

Он оторвал взгляд от взбешённого лица охотника. Поглядел на дорогу. Пятьюдесятью ярдами дальше она сворачивала вправо и, следуя излучине ручья, уходила в лес. В лесу уже темнело. Обрыв там спускался в ущелье, за которым поднимались холмы. Над каменно-серым облаком, лежавшим в ущелье, небо начинало светлеть. Обрывки серой тучи слегка розовели, освещённые снизу солнцем, которое, должно быть, садилось там, в холмах. Облака были едва приметно тронуты рыжиной. Он представил себе, каково там, за ущельем, где раскинулась, наверное, совсем иная земля и над ней тихо светит закатное солнце.

На мгновение Анджело Пассетто позабыл об охотнике.

— Кому говорю! — кричал тот. — Тащи его!

Но уже послышался другой голос:

— Не смей трогать, Сай Грайндер!

Анджело обернулся. В полумраке веранды, под застывшими кронами кедров, он увидел женщину. Вернее, бледное лицо, словно повисшее в воздухе. Фигуры видно не было: она терялась в тени.

Охотник крепче ухватился за оленью ногу.

— Он мой, — сказал он.

— Ещё чего, — сказала женщина. — Ты убил его на моей земле.

— Я его убил на дороге, — сказал он и дёрнул оленя что было сил. Но рог держал крепко.

— Сай Грайндер, — повторила женщина. — Брось его, тебе говорят.

Охотник поднял голову, но оленя не отпустил.

— Не тебе приказывать, Кэсси Килигру. Думаешь, раз ты жена Сандерленда Спотвуда, так можешь мной командовать.

Но женщины на веранде уже не было. Сай Грайндер, задохнувшийся от собственного крика и гнева, вглядывался в темноту веранды, туда, где она только что стояла. Перевёл взгляд на свои руки, злобно выкрикнул что-то и снова потянул.

Рог высвободился, и туша выползла на дорогу. Он оттащил её к дереву. В грязи осталась широкая гладкая борозда с двумя симметричными следами рогов. Мужчина перевёл дух, достал из кармана верёвку и закинул конец на сук. Потом присел и стал связывать оленю ноги.