Приди и помоги - [58]

Анна красотой пошла в мать, княжну половецкую, и даже превзошла ее. Мстислав Мстиславич часто любовался ею, гордясь, еще в Новгороде. Не только на поле брани удачлив оказался! И не было сомнений у Мстислава Мстиславича, что и Даниил, едва увидев Анну, попросит ее руки.

Но случая свести их пока не представлялось.

А тут сам Даниил заговорил о женитьбе. Это еще больше расположило Мстислава Мстиславича к своему юному другу и союзнику. Он с восторгом дал согласие на брак. Тут же послал в Торопец за княгиней и дочерью почти всех своих дружинников. Даниил Романович порывался сам отправиться за невестой, но он пока нужен был в Галиче — предстояло урядиться с Лешком о дальнейшем положении дел.

Герцог краковский, хотя и не обагрил своего меча вражеской кровью — как, впрочем, и остальные, — все же считал себя едва ли не главным виновником изгнания угров из Галича. Ведь это ему в голову пришла мысль позвать новгородского князя! Что с того, что Галич оказался пустым? Ведь дружину свою Лешко водил вместе со всеми, терпел лишения в походе, и случись битва — показал бы себя не хуже прочих. В награду он требовал себе Владимир Волынский с прилегающими обширными землями.

Этому яростно воспротивился Даниил Романович. Да и Мстиславу не по сердцу было отдавать ляхам древний русский город, пусть ляхи эти и были союзниками. Лешку было отказано. Начались долгие торги — за чашами с вином и медом. Чего герцог краковский не добился наглостью, рассчитывал он добиться хитростью, думая, что, проведя с ним много времени за пиршественным столом, русские князья станут помягче и посговорчивей. Выпито было много, но вожделенного Владимира Лешко так и не получил. Напротив — сам так размягчился, что с благодарностью принял небольшой удел западнее Берестья, между Бугом и Вислой. На прощанье обнимался с Мстиславом Мстиславичем, в вечной дружбе клялся, целовал крест, даже не заметив, что целует не свой, латинский, а восьмиконечный православный. С тем и отбыл герцог в Краков — возвестить подданным об удачном походе, разослать людей в новые свои владения, укорениться там и наводить порядок.

Через месяц, когда уже все вокруг расцвело и зазеленело и воздух был напоен дивным ароматом пробуждающихся к жизни лугов и лесов, из Торопца прибыла княгиня Анастасия с дочерью. Она привезла известия из Новгорода.

Известия были непонятные — не то хорошие, не то плохие. Новгородцы, проводив Мстислава Мстиславича, собрали большое вече, на котором сторонники суздальской власти всех перекричали и убедили, что надо ехать в Суздаль, кланяться нынешнему великому князю, чтобы дал кого-нибудь из своих братьев на новгородский стол. Выбор пал на Ярослава Всеволодовича. За ним ездили выборные — десять старейших купцов новгородских, а также посадник Твердислав и тысяцкий Якуп. Владыке Антонию, не любившему суздальских князей за их всегдашнее желание подмять под себя Новгород, пришлось волей-неволей встречать новоприглашенного князя Ярослава с почетом.

С одной стороны, Мстислав Мстиславич мог быть доволен — все же на его месте сел не кто-то, а Ярослав Всеволодович, приходящийся ему зятем. Это легко можно было принять за хороший знак — старая вражда Новгорода и владимиро-суздальских князей как бы заканчивается, разрешается миром и согласием. Великий князь Владимирский Георгий Всеволодович через Ярослава владеет Новгородом, но и для Мстислава Мстиславича этот город не чужой. И Мстислав, как бы добровольно уступив княжеский стол зятю, остается для новгородцев также своим князем и может служить им защитой в случае чего или посредником в спорах между Новгородом и Ярославом. Да, так могло бы быть, к общему удовлетворению.

Но Мстислав Мстиславич в последние годы многое узнал о своем зяте. Ярослав с годами становился крут нравом, к супруге, дочери Мстислава Мстиславича, Елене, охладел, обижал ее, завел, подобно половецкому хану, наложниц, которым в доме по его приказу нарочно оказывались почести большие, нежели Елене. По мнению князя Мстислава, человек, не могущий устроить мир в собственном семействе, да еще и сам являющийся в нем причиной зла, не мог быть достойным правителем. Добро бы сидел он где-нибудь в Москве — тамошний люд привык к княжескому своенравию. Но Новгород — это не Владимир, не Суздаль и не Москва. Так что от Ярославова княжения можно было ожидать всяческих бед.

Но пока бед не случилось, о них и не думалось. Пришли новые заботы, и первая — свадьба Даниила и Анны. Ее справили как положено, сопроводив событие шумными пирами и увеселениями. После свадьбы договорились с Даниилом Романовичем так: сам он с молодой женой останется во Владимире Волынском, а Мстислав Мстиславич сядет в Галиче. В этом городе все еще оставалось много сторонников короля Андрея — в основном из боярства и купцов, имевших с Угорщиной торговые и родственные связи, — и юному Даниилу, хотя народ и приветствовал его возвращение, пока еще трудно будет управлять Галичем. Это дело было по плечу Мстиславу Удалому, которого вес и влияние на Руси были огромны.

Жизнь началась хорошая. Мстислав Мстиславич не мог нарадоваться на зятя. Ему нравился Галич, нравилась здешняя земля. Можно было считать, что благодатный этот край достался ему словно в награду за все труды и подвиги. Приятно было думать о долгих предстоящих годах жизни здесь — мирной богатой жизни, наполненной неспешными хозяйственными делами, охотами, возней с целой кучей внуков, которых принесут ему Даниил с Анной. Да и от младшей дочери своей, Марьи, он ожидал того же, предполагая в будущем выдать ее за брата Даниила — совсем еще юного князя Василька Романовича. И кто знает — может быть, именно отсюда, из галицкой земли, когда подрастут и окрепнут его зятья Даниил и Василько, будет устанавливаться порядок во всей Руси! Не Владимир, не Киев, не Новгород, а Галич объединит землю русскую, подаст князьям благостный пример, заставит их забыть междоусобия. Крепко защищенная от внешних врагов, живущая в мире и спокойствии, как расцветет тогда Русь! Во всем свете не будет земли, ей равной, отдаленные страны склонятся перед ней в трепете и восхищении. Ну, конечно, и о князе Мстиславе Мстиславиче Удалом вспомнят тогда благодарные потомки, помянут его память добрым словом.