1
Хаким кончал в этом году реальное училище.
В городе у него были излюбленные места, которые он посещал каждый день. Никакая непогода не могла удержать его. Этими местами были клуб медиков и дом на Губернаторской улице с высоким крыльцом и зеленой крышей. Едва на землю опускались сумерки, как он спешил в клуб потанцевать с Мукарамой, а потом провожал ее по тихим, заснувшим улицам. Мартовские события, взбудоражившие город, нисколько не волновали Хакима. Он почти не ходил на съезды, куда стремились попасть все учащиеся; как-то случайно зашел с Мукарамой, но она сказала «скучно!», – и он уже больше не помышлял об этом. Его не увлекали ни бурные споры товарищей, проходившие в общежитиях и ученических клубах, ни разговоры на улицах, Хаким отделился от друзей.
Сегодня он лениво лежал на кровати и, заложив руки под голову, вспоминал, как вчера вечером танцевал с Мукарамой, как провожал ее. Шли по освещенной стороне улицы, как хотелось Хакиму; ему было лестно на виду у всех идти рядом с Мукарамой. Возле дома с зеленой крышей и высоким крыльцом остановились. Мукарама пригласила его войти.
– Хаким, – негромко спросила она, когда они уже сидели в просторной и богато убранной коврами комнате, – что вы думаете делать после окончания училища, останетесь в Уральске или поедете в свою, как ее… Джамбейту? Какое нехорошее название! – в голосе девушки и ласка и тихая, затаенная грусть.
– Когда я возле вас, моя звезда всегда надо мною, – сказал Хаким. – Работать в хорошем или жить в плохом городе – все равно, лишь бы быть с вами вместе, – он улыбнулся, довольный своим удачным ответом. – Но почему вы считаете Джамбейту плохим?
– Некрасивое название. Что это слово означает?
– Я же не словесник, чтобы знать значение каждого слова. В нашем языке много подобных слов: Анхата, Шидерты, Бульдурты, Уленты, Калдыгайты, Кокпекты…
– Ой-ой-ой! Какое множество «ты-ты-ты»!
– Можно сказать и Анхали, Шидерли, Бурдурли, Уленди, Калдыгайли! – добавил Хаким. – Со временем ученые напишут пудовые тома об окончаниях «ты» и «ли», доказав происхождение этих звуков своими тончайшими аргументами. Но что нам до этого!
– Вы не ответили на мой вопрос, Хаким.
– Где пожелаете, там и останусь. Только сначала надо окончить институт.
– Институт?! – воскликнула Мукарама и задумалась. Она вспомнила одного знакомого. – Хаким, вы знаете доктора Ихласа?! Он, кажется, тоже из Джамбейты. Красивый такой…
– Знаю, из наших мест. Да, он красивый человек. И жена у него красивая. И сын, должно быть, будет красивый.
– У него есть жена и сын? – удивилась Мукарама.
«Зря я все-таки сказал, подумает, что ревную…» – мысленно упрекнул себя Хаким.
– Мальчик у них совсем маленький. Ему около года. Они нам доводятся дальними родственниками.
Обоим стало неловко, и к этому разговору они больше не возвращались. Хаким все еще лежал в кровати и улыбался – так приятны были ему эти воспоминания. Но размышления о докторе Ихласе настораживали его. «Почему она так интересовалась доктором? Странно… – думал Хаким. – Но нет, не может этого быть, чтобы доктор ей… Нет, Мукарама любит меня. Конечно же, только меня».
За окном – весна! Тает. С крыш звонко, одна за другой, падают крупные капли; в косых лучах солнца, щедро льющихся через окно на пол, кружатся тысячи мельчайших пылинок. Беспрерывно чирикают воробьи. Рядком усаживаясь на карниз, они то вдруг с шумом взлетают ввысь, то опять возвращаются и клювами расправляют взъерошенные перья.
Хаким смотрит в окно и сладко потягивается. Воробьиное чириканье напоминает ему родной аул, такие же солнечные мартовские дни – ту беспечную детскую пору, когда он сбивал сосульки с карнизов плоских крыш, когда, взобравшись на сено, сложенное на крыше, ложился на солнечную сторону и часами наблюдал за перелетными птицами в бездонном голубом небе. Он считал и пересчитывал их и всегда сбивался со счета. Вспоминалась теперь и пестрая деревянная чашка с курткоже[1]. Хаким словно держит в руках эту пеструю чашку, слышит запах, чувствует, как текут слюнки… «Вот бы увидела Мукарама, как я пил из той чашки…» – думает он.
В комнату вошел его товарищ по училищу Сальмен, с удовольствием растирая мохнатым полотенцем раскрасневшееся тело. Косо посмотрев на Хакима, он недоуменно пожал плечами и прошел к своей койке.
А Хаким ничего не слышал и ничего не видел. Воображение рисовало ему глиняную землянку с тухлым, прокисшим воздухом, в одном углу жалобно блеет только что окотившаяся двойняшкой овца, в другом – он и Мукарама – молодожены. Мукарама, с детства привыкшая к роскоши, меняет свой уютный четырехкомнатный деревянный дом на сырую полуразвалившуюся землянку?.. Его любимая Мукарама, привыкшая к кровати с пружиной, белоснежным простыням… Нет, аульная жизнь – не ее удел. Да и сам он вдруг почувствовал, что не сможет больше жить в такой землянке. «Я должен остаться в городе. Я буду в городе вместе с Мукарамой!»
– Эй, Онеке, ты все еще лежишь? Дорогой мой, уже десять часов! – войдя в комнату, проговорил гимназист с худощавым лицом и круглыми большими глазами.
