Причуды любви - [84]

— Михельгом, — сказала Зара, — его светлость уехал в Лондон. Вы знаете, где он собирался остановиться? Мне нужно поехать вслед за ним и застать его до того, как он уедет в Париж. Прикажите, чтобы мой автомобиль был готов отвезти меня к поезду, отходящему в два тридцать. Поездом ведь скорей, чем в автомобиле?

— Да, миледи, — ответил Михельгом, горя желанием помочь супругам помириться. — Все будет готово. Его светлость поехал к себе на Сент-Джемс-стрит. Можно мне сопровождать вашу светлость? Милорд будет недоволен, если вы поедете одни.

— Хорошо, поедем. А по дороге мы нигде не можем сесть на поезд, который приходил бы в Лондон раньше?

— Нет, миледи, этот самый ранний, — ответил Михельгом. — Ваша светлость, может быть, позавтракает? Ведь до отъезда еще целый час!

— Хорошо, хорошо, — отозвалась Зара и поспешно вышла из комнаты.

Приехав на станцию, она послала Тристраму телеграмму: «То, что вы думаете, неверно. Не уезжайте, я приеду и объясню».

И началось путешествие, мучительное, казавшееся бесконечным, с постоянными остановками и терзавшей Зару неотступной мыслью — не опоздать.

Наконец поезд пришел в Лондон, и Зара с Михельгомом отправились на Сент-Джемс-стрит. Но когда они приехали туда, оказалось, что Тристрама еще не было; он, по-видимому, опоздал. Михельгом объяснил Хиггинсу, что миледи подождет его светлость, а сам отправился на Парк-лейн узнать, не там ли его господин. Перед уходом он разжег в камине яркий огонь и сказал Хиггинсу, чтобы он не беспокоил миледи ничем, даже не предлагал ей чаю.

Прошло десять минут, но Заре показалось, что она больше не вынесет ожидания. Она все еще находилась в страшном возбуждении. А что, если Тристрам, опаздывая, поедет прямо на вокзал? Но затем она вспомнила, что поезд уходит в девять часов, а сейчас только шесть. Нет, он наверное заедет.

Вот у дома остановился автомобиль. Ах, если бы это был он! Но ведь на Сент-Джемс-стрит постоянно останавливаются машины, а рассмотреть, кто подъехал, невозможно, так как уже стемнело и на улице был туман. Зара сидела и слышала только, как колотится ее сердце. Да, вот повернулся ключ в замке. И Тристрам, остановившись на минуту у столика с телеграммами, вошел в комнату, не замечая Зару.

Тогда она с трудом поднялась к нему навстречу, и он, увидев ее, издал восклицание, как будто был неприятно поражен.

— Тристрам, — с трудом произнесла Зара. Голос не слушался ее, и она боялась, что опять не сумеет сказать ни слова. Но затем собрала все силы и, с мольбой протянув к нему руки, сказала:

— Тристрам, я приехала сказать вам, что у меня никогда не было любовника. Мимо был любовником моей матери, но затем женился на ней, и Мирко — их дитя и, следовательно, мой брат. Дядя Френсис не хотел, чтобы я говорила вам об этом, потому что считал, что вам пока не нужно знать о семейном позоре.

Тристрам с просветленным лицом шагнул к ней, но она продолжала:

— Тристрам, вы мне сказали тогда, в свадебную ночь, что прежде, чем вы снова попросите меня стать вашей женой, я должна буду умолять вас об этом на коленях. Так вот, смотрите, я становлюсь перед вами на колени, потому что я люблю вас… — и Зара внезапно опустилась на колени и склонила свою гордую головку.

Но она не оставалась в этом положении и секунды: Тристрам мгновенно подхватил ее, сжал в объятиях и осыпал поцелуями.

— Наконец-то, — шептал он, — любовь моя! Счастье мое!

Когда первое упоение радостью прошло, Тристрам нежно снял с Зары шляпу и меха и усадил ее на диван перед камином. Какое это было счастье — держать ее в своих объятиях, когда она уже не сопротивлялась, и смотреть в темные гордые глаза, в которых теперь светилась любовь.

Это казалось обоим раем. Они говорили отрывочными, бессвязными фразами, рассказывая друг другу, как любили, терзались ревностью и страдали. Тристрам не мог насмотреться, не мог наслушаться признаний Зары и утолить жажду своей измученной души на ее губах…

Но самообладание, которое так любила в нем Зара, наконец, взяло верх, и их беседа потекла более связно.

— Тристрам, — сказала Зара, — я хочу рассказать вам всю историю своей жизни, чтобы между нами не было больше никаких тайн.

— Хорошо, — ответил Тристрам, — только я должен предупредить вас, моя радость: для меня это уже неважно, раз мы знаем самое главное, что нам нужно для жизни, — что любим друг друга. Теперь мы никогда больше не расстанемся ни на один час, если только это будет возможно.

Но Зара все-таки настояла на своем и рассказала ему всю историю своей жизни от начала до конца. И когда Тристрам узнал, как несчастливо сложилась ее жизнь, узнал трагическую историю ее матери, причины, которые заставили Зару выйти за него замуж, ее отношение к мужчинам и к нему самому, и как из этого выросла большая любовь, он сказал с сокрушением и с особой, почтительной нежностью:

— О, милая, любимая моя, и я осмеливался сомневаться в вас и подозревать вас! Какая нелепость и какая жестокость!..

Тристрам тоже рассказал ей о своих сомнениях и подозрениях, и почему они зародились в нем, и как, несмотря ни на что, его любовь к ней только росла…

Таким образом, супруги разъяснили все свои недоразумения, и из их жизни исчезли все тени. Теперь можно было и посмеяться над этими недоразумениями, которые чуть не разбили им жизнь.