Причуды любви - [81]

Серьезный и бледный, со следами перенесенной муки на лице, Тристрам, пройдя через комнату, подошел к ней.

ГЛАВА XLI

Увидев ее бледное, осунувшееся личико, он остановился и воскликнул:

— Зара, вы были больны?

— Да, — с трудом выговорила она.

— Почему же мне не дали об этом знать? — поспешил сказать Тристрам, но тут же вспомнил, что это невозможно было сделать, так как никто не знал его адреса, даже его камердинер.

Зара опустилась на софу.

— Дядя Френсис телеграфировал вам в Рейтс, но вас там не было.

Тристрам, очень расстроенный, кусал губы. Как мог он начать говорить ей все те жестокие слова, которые заготовил, когда она так жалка и так кротка? Больше всего ему хотелось привлечь ее к себе, приласкать и утешить.

А Зара, сознавая, что очень слаба, боялась его слов, как своего смертного приговора. Если бы можно было хоть немного подождать! Она и не думала оправдываться. Правда, ей и в голову не приходило, что Тристрам думает, что Мимо ее любовник. Она приписывала его гнев исключительно его ненависти ко всякой лжи, тому, что, будучи прямым и искренним, он не мог простить ей обмана.

Если бы она не ослабела так от болезни, то, может быть, сохранила ясность мысли и поняла бы, что дело не в этом. Но сейчас она была очень далека от истины.

— Тристрам, — мягко сказала она, и на глазах ее показались слезы. — Я знаю, вы рассердились на меня за то, что я ничего не сказала вам о Мирко и Мимо. Но я дала слово не говорить. Если вы хотите, я расскажу вам решительно все, но только не сейчас. Если вы решили покинуть меня, значит, так нужно, и я не стану вас удерживать, но, может быть, вы будете так добры и возьмете меня с собой в Рейтс, пока я немного поправлюсь. Дядя уехал, и я чувствую себя такой одинокой… Ведь у меня нет никого близких на всем свете!

Взгляд Зары стал умоляющим, испуганным, как у ребенка, который боится остаться один в темноте.

Тристрам не мог устоять. В конце концов, ведь грех ее такой давний, и она ничего не сделала дурного с тех пор, как стала его женой. Почему же в самом деле не повезти ее в Рейтс? Она может и остаться там некоторое время после того, как он оттуда уедет. Он должен только знать одно.

— Где граф Сикипри? — хрипло спросил он.

— Мимо уехал к себе на родину, — просто ответила Зара, удивленная тоном Тристрама. — Увы, я его, вероятно, больше не увижу.

Тристрам застыл в изумлении. Как, она еще разыгрывает невинность? Может быть, впрочем, это потому, что она не англичанка и у иностранцев совсем другие взгляды на подобные вопросы?

Но главное — этот господин уехал и как будто даже совершенно исчез из ее жизни. Да, конечно, пусть едет в Рейтс, раз это ей приятно.

— Вы можете сейчас собраться? — спросил он, стараясь быть суровым, хотя ему совсем этого не хотелось. — Но дело в том, что вам вредно быть на сыром воздухе. Я ведь приехал в Лондон в открытом автомобиле, а закрытого здесь нет. — Но взглянув на Зару, он увидел, что ей совсем нельзя ехать в открытой машине, и с тревогой сказал: — Вы уверены, что можете ехать? Вы очень бледны!

— Да, да, я могу ехать, — ответила она, поднимаясь с дивана, чтобы показать, что она здорова. — Я буду готова через десять минут, а Генриетта позже привезет мои вещи поездом. — И она направилась к двери. Тристрам опередил ее и открыл дверь. Тут Зара остановилась, но затем собралась с силами и направилась к лифту. Тристрам последовал за ней.

— Вы можете подняться одна? Может быть, вас проводить? — тревожно спросил он.

— Не беспокойтесь, мне совсем хорошо, — ответила она со слабой улыбкой. — Подождите здесь, и я сейчас же спущусь обратно.

Когда через несколько минут Зара, закутанная в меха, спустилась вниз, Тристрам подал ей большую рюмку портвейна.

— Вы должны выпить все до дна, — сказал он, и она послушно выпила, не возразив ни слова.

Когда они вышли на крыльцо, оказалось, что вместо большого открытого автомобиля Тристрама их поджидала небольшая закрытая машина ее дяди, и возле сиденья лежала грелка для ног, чтобы ей было теплее.

— Благодарю вас, вы очень добры, — проговорила Зара, поднимая глаза на Тристрама.

Он помог ей войти, слуга заботливо подоткнул меховую полость, закрывавшую их колени; Зара откинулась на подушки и закрыла глаза — у нее закружилась голова.

Тристрам очень обеспокоился. Она, должно быть, была серьезно больна, и потом у нее ведь такое горе, как смерть ребенка… Эта мысль снова уязвила его — ему невыносимо было думать о ее ребенке.

Зара лежала, откинувшись назад и не говоря ни слова. Вино, которое она выпила, подействовало усыпляюще, и она задремала; голова ее при этом склонилась набок и оказалась на плече у Тристрама. Это доставило ему дивное ощущение — ее прекрасная гордая головка лежала у него на плече! Может быть, ей будет удобнее, если он станет поддерживать ее. И он с большой осторожностью, чтобы не разбудить Зару, просунул руку под ее спину и тихонько привлек ее к себе. И таким образом они ехали в продолжение двух часов.

Какие только мысли ни кружились в его голове! Ведь он безумно любил Зару. Какое ему было дело до того, что она совершила? Она больна и одинока, и поэтому пусть остается в его объятиях, но только сегодня. Вообще же он, конечно, не может простить женщину, прошлое которой столь ужасно. И к тому же она ведь не любит его! Эта мягкость и кротость — лишь результат слабости и подавленности. Но все равно! Какое блаженство держать ее в своих объятиях! Он едва удержался от искушения поцеловать ее. В этот момент раздался резкий гудок автомобиля, и Зара испуганно открыла глаза. Было уже совсем темно и она, видимо, ничего не сознавая, испуганно повторяла: