Причуда. В 16:50 от Паддингтона. Испытание невиновностью - [186]

— Нет, — перебил ее Колгари, — ничего подобного я не скажу. Это мое дело, Эстер. Я с вами согласен. Раз я что-то начал, то обязан довести это до конца. Я убежден в этом так же, как и вы.

— О! — Лицо Эстер вдруг вспыхнуло. И сразу, как обычно в минуту радости, она необыкновенно похорошела. — Значит, я уже больше не одна. Есть еще кто-то!

— Да, дорогая, есть кто-то еще, если только от него вам будет прок. До сих пор проку от меня было не много, но я стараюсь, очень стараюсь. — Он сел и придвинул к ней свое кресло. — А теперь расскажите, что происходит? Вам очень плохо?

— Убийца — кто-то из нас, понимаете? Мы все это знаем. При мистере Маршалле мы делали вид, будто верим, что кто-то проник в дом. Но он, конечно, понимает, что это не так. Убил один из нас.

— А ваш молодой человек… как его зовут?

— Дон. Дональд Крейг. Он врач.

— Дон считает, что это вы?

— Он опасается, что это я, — с горечью уточнила Эстер, до боли стискивая ладони. Потом вопросительно взглянула на него. — Может быть, и вы думаете на меня?

— О нет, — ответил Колгари. — Вовсе нет. Я знаю, что вы невиновны.

— Вы говорите так, словно и вправду совершенно в этом убеждены.

— Совершенно убежден.

— Но откуда вы знаете? Что дает вам основание?

— Ваши слова, которые вы сказали мне, когда я уходил в тот вечер из вашего дома. Помните? Насчет невиновности. Почувствовать и выразить такое мог только человек, который невиновен.

— Ах, Боже мой, — произнесла Эстер. — Как это замечательно! Знать, что есть кто-то, кто это понимает!

— А теперь, — сказал Колгари, — мы можем спокойно обсудить создавшееся положение, верно?

— Да, — ответила Эстер. — Теперь мне гораздо спокойнее, теперь совсем другое дело.

— Для начала позвольте поинтересоваться (только не забывайте ни на минуту мое отношение ко всему этому): какие существуют основания предполагать, что вашу приемную мать убили вы?

— А что… Я могла бы, — ответила Эстер. — Мне часто хотелось это сделать. Иногда просто перестаешь соображать от бешенства. Из-за беспомощности, из-за собственной никчемности… Мама всегда была такая спокойная, уверенная, все всегда знала, во всем оказывалась права. И я часто думала: «Нет, когда-нибудь я ее все-таки убью!» Вам это понятно? Вы ни разу такого не испытывали, когда были молодым?

Последние ее слова неожиданно больно его укололи. Нечто похожее он ощутил тогда в драймутской гостинице, когда Микки сказал ему: «Вы выглядите старше». Когда он был молодым… Очевидно, по меркам Эстер, это было в глубокой древности. Ему вспомнилось прошлое. Вспомнилось, как девятилетним мальчишкой он всерьез обсуждал с одноклассником способы ликвидации мистера Уорборо, классного учителя, чьи саркастически-язвительные замечания часто приводили его в состояние беспомощной ярости. Должно быть, такое же чувство испытывала и Эстер. Но какими бы кровожадными фантазиями они с тем мальчиком — как бишь была его фамилия? Порч, кажется? Да, Порч — ни упивались, дальше этого, разумеется, дело не шло, на тот свет мистер Уорборо отправлен не был.

— Послушайте, — сказал он Эстер, — эти подростковые переживания вы уже давно должны были перерасти. Конечно, я вас понимаю.

— Но мама все время оказывала на меня такое действие. Я только теперь начинаю сознавать, что сама была виновата. Я думаю, проживи она еще хоть немного, чтобы я успела чуть-чуть повзрослеть, утвердиться в жизни, мы бы с ней в чем-то нашли общий язык и даже стали бы добрыми друзьями. Тогда я была бы рада ее совету, принимала бы ее помощь. Но такая, какой я была, я не могла этого выносить; ведь при ней я чувствовала себя совершенно никчемной. За что бы ни бралась, ничего не получалось… Я и сама видела, что делаю глупости. А делала я их просто назло: хотела всем показать, что я — это я. Хотя на самом деле я была никем. Во мне не было никакой твердости. Я была какая-то бесформенная… как какое-то жидкое вещество. И только все примеряла, примеряла к себе чужие образы, образы людей, которые мне нравились. Вообразила, что если убегу из дому, и стану актрисой, и заведу роман, то, по крайней мере…

— …по крайней мере, ощутите самое себя, почувствуете себя кем-то?

— Да. Да, именно! Но теперь я вижу, что вела себя просто как неразумный ребенок. Вы и представить себе не можете, как бы мне сейчас хотелось, чтобы мама была жива. Потому что это так несправедливо, несправедливо по отношению к ней! Она столько для всех нас сделала, столько нам всем дала. А мы ее не отблагодарили — ничем! И вот теперь — поздно. — Эстер перевела дух, помолчала. И заключила с прежней горячностью: — Я теперь твердо решила: хватит быть инфантильной дурочкой. Вы ведь поможете мне стать другой?

— Я же сказал: сделаю все, что в моих силах.

Она одарила его быстрой прелестной улыбкой.

— Теперь расскажите поподробнее, что там у вас происходит, — попросил Колгари.

— То, что я и предвидела, — ответила Эстер. — Мы все глядим друг на друга и гадаем и не можем ничего решить. Отец смотрит на Гвенду и думает: может, это она? Она смотрит на него и не знает, что и думать. По-моему, они уже раздумали жениться. В общем, полная безысходность. Тина думает, что это Микки. Почему, не знаю, его же тогда здесь не было. Кирстен думает, что это я, и старается меня всячески опекать. А Мэри — это наша старшая сестра, вы с ней не знакомы, — Мэри думает, что убийца — Кирстен.