– Сколько стоит этот галстук? – спросила Женя.
– Девяносто копеек.
– Очень дешево.
– Он не шелковый. Шелковые галстуки дорогие, те, которые с рисунками.
– Вот эти? – показала Женя на аляповатый красочный галстук.
– Да, – ответила продавщица.
– Но они же некрасивые…
– Что делать… Такие галстуки очень любят пожилые мужчины.
– Я у вас куплю серый, ладно?
– Конечно.
– Вам платить или в кассу?
– В кассу.
Женя выбила чек. Продавщица завернула ей галстук.
– Спасибо.
– Ну, что вы…
Женя улыбнулась, потому что вдруг подумала: "А кому я купила этот галстук?"
– Вы говорите, пожилые мужчины любят рисованные галстуки? – спросила Женя.
– Да.
– А что, если я куплю пожилому мужчине такой же, серый?
– Этот – последний.
– А на складе?
– Я сейчас сбегаю.
За прилавком никого не осталось. Женщины начали сердиться.
– Увидали артистку, забегали!
– Очередь надо уважать!
Старик, стоявший в очереди за кошельком, сказал скрипучим голосом:
– Не галдите, как курицы! В вас говорит зависть!
Женщины, как по команде, обернулись и стали бранить старика. Тот заговорщически подмигнул Жене и стал лениво переругиваться с женщинами. В магазине сейчас была та категория женщин, которые любят стоять в очередях. Им не надо ничего, лишь бы постоять в очереди, посудачить о чем-либо и немножко поругаться. Старик угадал их и "взял огонь на себя". Ему было смешно, а женщинам приятно.
Прибежала первая продавщица. Она сунула Жене пакетик с пуговицами и шепнула:
– Импортные, носите на здоровье.
– Сколько я вам должна?
– Ой, что вы, ничего не надо…
– Мне неудобно так…
– Тогда принесите мне ваше фото с надписью. Меня зовут Люся.
Потом пришла вторая продавщица и сказала:
– Знаете, на складе таких галстуков тоже нет.
Женя пришла домой, достала из шкафа костюм отца и примерила к нему галстук.
Костюм был темный, и галстук сюда не шел. Тогда Женя примерила к другому костюму, легкому, летнему.
– Этот – хорошо, – сказала она самой себе. – Мы поедем с папой на юг, и он будет щеголять в этом галстуке.
Женя пошла на кухню поставить чай. Поставила чайник на плитку, надела фартук и решила подмести пол. Она убралась на кухне и пошла в кабинет отца.
Там она села к телефону и набрала номер телеграфа.
– Примите телеграмму, – попросила Женя. – "Диксон, Струмилину. Я купила тебе очень красивый галстук".
Телеграфистка приняла текст и спросила:
– Обыкновенная?
Женя подумала секунду и ответила:
– Нет, срочная.
– 13 –
– Льдинка, Паша, льдинка! – закричал Брок. – Смотри, льдинка справа!
– Там нет льдинки, – сказал Аветисян, – это туман.
– Да нет же! Я видел только что!
– Где? Далеко? – спросил Павел.
– Нет, совсем недалеко!
– Там нет льдинки… – сказал Аветисян, вглядываясь туда, где, по словам Брока, должна была находиться льдина. – Подожди… подожди, Нёма… Есть! – закричал Аветисян. – Есть, Паша! Круто вправо!
Богачев и Пьянков развернули самолет, и его затрясло от этого еще сильнее. Вираж они заложили крутой, и крыло самолета прошло метрах в десяти над водой, в которой плавали серые обломки битого льда.
– Удержишь штурвал один? – спросил Богачев.
– Не знаю, – ответил Пьянков, – попробую. А что?
– Я же не могу сажать вслепую…
– Удержу.
Богачев отпустил штурвал и быстро приподнялся. Впереди белела льдина.
– Ага! – закричал Богачев. – Есть! Есть, чертяка! Он плюхнулся в кресло, схватил штурвал и сказал:
– Володя, на место! Нёма, садись за Пьянкова! Геворк, корректируй посадку!
– Хорошо!
– Какой лед?
Аветисян приник к смотровому стеклу. Все смотрели на него, замерев. Он долго смотрел на лед, приближавшийся к самолету, а потом негромко сказал:
– Лед плохой. Он синий. Синий лед – тонкий лед.
– Заструги?
– Большие.
– Направление?
– Поперечное.
– Трещины?
– Нет.
– Торосы?
– Нет.
– Будем садиться?
– Еще бы немного вперед…
– А если там вода? Мы не сможем развернуться еще раз. Упадем.
– Здесь мы перекувырнемся.
– Нёма, держи штурвал.
– Есть.
Павел быстро приподнялся. Он сразу же увидел синий лед, поперечные заструги и низкий, серый туман. Что впереди – разобрать сейчас было невозможно. Впереди могла быть вода, могли быть заструги, могли быть торосы, а могла быть и прекрасная посадочная площадка. Никто не мог сказать, что было впереди. А самолет трясло, и в самолете сидели семь ребят из экспедиции, семь славных парней, имена которых безвестны мировой науке. Рядом с Павлом сидели Геворк Аветисян, Володя Пьянков и Нёма Брок его братья, его друзья, его товарищи. И он, Павел Богачев, человек, сидящий сейчас на месте командира, отвечает за них.
Он отвечает за них перед самим собой, перед их семьями, перед Родиной, которая послала их покорить Арктику.
– Пошли дальше, – сказал Павел, – мы удержим машину.
И они пошли дальше. Самолет болтало из стороны в сторону. Все дребезжало в самолете. И вдруг среди этого дребезжанья летчики услышали песню.
– Что это? – спросил Павел.
Аветисян распахнул дверь. В кабину ворвалось:
Весь мир насилья мы разрушим
До основанья, а затем
Мы наш, мы новый мир построим,
Кто был ничем, тот станет всем.
Павел запел:
Это есть наш последний
И решительный бой,
С Интернационалом
Воспрянет род людской!
Пел Аветисян, пел Пьянков, пел Нёма Брок, пели все зимовщики:
Никто не даст нам избавленья
