При дворе императрицы Елизаветы Петровны - [15]

За монахом, почти скрытый его широкой фигурой, на пороге появился юноша лет девятнадцати; несмотря на то что его высокая, стройная, ловкая фигура в послушнической рясе была довольно широкоплеча, он казался совсем мальчиком. Длинные тёмно-русые волосы придавали его румяному, безбородому лицу почти девичье выражение. Но при более внимательном взгляде это первое впечатление быстро исчезало, так как полные, слегка вздёрнутые губы его красиво очерченного рта выдавали сильную волю, мужество и страсть к жизненным наслаждениям, большие, смелые глаза, круглые и блестящие, напоминали орлиные, а ноздри при каждом вздохе раздувались подобно ноздрям благородного коня, невольно повинующегося удилам. Словом, эта голова скорее подходила бы для фигуры Ахиллеса или Александра Македонского, чем для смиренного послушника.

При появлении этих двух монахов крестьяне почтительно встали, а Анна Михайловна пошла им навстречу, но бросила при этом на Ревентлова робкий взгляд сожаления, что привело молодого человека в настоящий восторг Оба монаха истово перекрестились, и старший из них, протянув свою широкую мясистую руку дочери хозяина, благословил её крестным знамением. Анна благоговейно прикоснулась к ней губами. Затем монах осенил широким крестом и всех присутствовавших.

— Да благословит Господь тебя, дитя! — произнёс он громовым басом. — Ещё идя по двору, я слышал твоё пение и звуки балалайки... Дело, дело!.. Добрый обычай старины... Музыка радует сердца людей и приятна Богу. — Он откусил кусок хлеба-соли, поднесённого ему и его спутнику Анной Михайловной, и назидательно продолжал: — Хоть сам-то я посвятил свой голос лишь для духовных песнопений, но и я охотно веселю душу песней.

Только теперь монах бросил взгляд в сторону буфетной стойки, где был Ревентлов; тот немедленно поднялся с места и низким поклоном приветствовал духовных лиц. При виде французского костюма на молодом человеке лицо монаха тотчас приняло мрачное выражение, и, ответив едва заметным кивком на его приветствие, он тихо спросил Анну:

   — Кто этот человек в одежде чужестранца?

   — Немец, отец Филарет, — слегка смущённо и немного краснея ответила молодая девушка. — Это гость моего отца, пришедший сюда с другой половины нашего дома. Вы можете свободно говорить при нём, он не понимает по-русски.

   — Вероятно, это опять один из голштинских подданных нашего великого князя, — недовольно произнёс монах. — Они только и являются сюда затем, чтобы пробудить в нём всяческую ересь. Ну, да бросим это! Я приехал сюда по делу, по поручению его высокопреосвященства, и имею отпуск на сегодняшний вечер, а потому хочу провести его как следует в доме моего старого друга Евреинова.

В эту минуту в комнату вошёл и сам Евреинов и, подойдя под благословение монаха, с чувством поцеловал его руку.

   — Какой счастливый случай привёл вас, отец Филарет? — сказал Евреинов. — Чем могу угостить дорогого гостя? Приказывайте — мой погреб и моя кухня в полном вашем распоряжении.

   — Всем самым лучшим, что есть у тебя, Михаил Петрович! — пробасил монах. — Ведь ты знаешь, что я ничем не побрезгую из того, что даёт нам из своих благ святая Русь. Да вот и мой молодой друг, которого я привёз с собой и которому я порассказал много хорошего о твоём доме, пусть убедится, что я не преувеличил. Он прибыл из Москвы, где изучал богословие, чтобы стать когда-нибудь могучим столпом святой Церкви, и хочет принести монашеский обет в монастыре святого Александра Невского. Попомните мои слова! Имя этого юноши — Григорий Александрович Потёмкин, и оно прославит когда-нибудь матушку-Россию и святую Церковь нашу.

Молодой послушник, столь лестно отрекомендованный отцом Филаретом, с лёгким смущением склонил голову, почувствовав на себе пристальные взоры присутствовавших, но ненадолго; под его взглядом головы крестьян склонились ещё ниже, чем пред монашеской рясой. Ревентлов также поклонился молодому послушнику, и тот ответил ему с вежливостью светского человека. Он тотчас же подошёл к голштинцу и заговорил с ним по-французски. Это был ничего не значащий, поверхностный разговор, но и в нём Потёмкин успел обнаружить, что не чужд интересов европейской жизни и хорошо знаком с нею.

Отец Филарет недовольно, искоса посматривал на беседу своего спутника с заезжим немцем, но ни словом не обмолвился и обратился к Евреинову.

— Ну, пойдём, Михаил Петрович, и покажи своё хозяйство... Я сам с тобой на кухне распоряжусь ужином, так как сегодня я претендую на что-нибудь особое. Весёлые святки имеют на то право, и Господь послал нам немало своих даров.

Он важным шагом направился к буфетной стойке и исчез за дверью, находившейся позади неё и ведшей на кухню. Евреинов и его дочь последовали за ним, чтобы быть каждую минуту к услугам, ведь посещение почтенного монаха из Александро-Невского монастыря немалая честь дому.

Ревентлов с сожалением посмотрел вслед девушке; но и она, в дверях уже, бросила нерешительный взгляд, который ясно выражал то же сожаление и немую просьбу не уходить, — и этот почти мимолётный взгляд сразу привёл его в прежнее весёлое расположение духа, так что он живо и любезно продолжил прерванный было разговор с молодым послушником.