. Герцог оказался способен использовать различные источники и порой противоположные идеи для создания своей собственной теории власти государя, в которой последовательно провозглашал ее абсолютный характер
[1664]. Герцог, имеющий от Бога всю полноту власти и действующий ради блага подданных, которые, в свою очередь, обязаны беспрекословно выполнять его приказания и жертвовать всем для благополучия государства, – вот тот идеал, который Карл Смелый пытался воплотить в жизнь во время своего правления. Однако, по мнению В. Блокманса, по мере ухудшения положения в Бургундском государстве «политическая программа» герцога начала давать сбой. Развитие событий не позволило Карлу реализовать существовавшее у него представление об идеальном образе государя и его отношениях с подданными, которое он почерпнул из истории правления древних. Постепенно он стал усматривать неповиновение во всём, что не соответствовало его взглядам, а любого высказавшего противоположное мнение обвинял в предательстве. Изучение творчества бургундских историков (как официальных историографов, так и мемуаристов) свидетельствует, что политику герцога, направленную на централизацию и дальнейшее отдаление от Франции, его политические взгляды и новые методы управления (в первую очередь в сфере юстиции и финансов) принимали далеко не все члены бургундской элиты
[1665], что вызывало гнев Карла Смелого в отношении всех несогласных. В исторических сочинениях того времени герцога нередко упрекают в невнимании к советам ближайшего окружения и в грубом отношении к подданным. Ф. Вилант указывает, что герцог часто называл их предателями
[1666]. Еще в 1468 г. на капитуле ордена Золотого руна рыцари упрекали Карла в излишней грубости
[1667]. Карл оправдывался тем, что действует ради их же блага, указывая на проступки и пороки. Впрочем, на следующем капитуле вновь прозвучал этот упрек. Жан Молине приписывает этим недостаткам герцога (упрямству, нежеланию положиться на советы приближенных и вере в свои фантазии) все три поражения его армии – при Муртене, Грансоне и Нанси
[1668]. Накануне сражения при Нанси бургундским капитанам была очевидна невозможность воевать со столь сильным соперником из-за тяжелых потерь в предыдущих столкновениях, из-за постоянного сокращения численности войска вследствие голода, невыплаты жалованья и дезертирства
[1669]. Члены военного совета, куда входили граф де Шиме Филипп де Круа, великий бастард Антуан и другие, осведомленные о таком положении, не решались доложить об этом герцогу, так как тот находился в меланхолическом состоянии и легко приходил в ярость после поражения при Грансоне. В итоге сообщить герцогу неприятную новость взялся граф де Шиме. Он, как пишет хронист, спокойно и с почтением рассказал герцогу о том, что численность бургундской армии не столь велика, чтобы ввязываться в новое сражение. Эти слова, как и предполагалось, вызвали ярость Карла, ответившего, что даже если ему придется сражаться одному, он сделает это. Со свойственной ему вспыльчивостью Карл Смелый обрушился на графа с оскорблениями. Он напомнил ему о его происхождении (граф был сыном Жана де Круа и племянником Антуана де Круа), явно желая укорить последнего в измене. Молине, со своей стороны, упрекает герцога в таком отношении к графу, отмечая, что тот остался верен Бургундскому дому. Впрочем, были и те, кто решился оставить службу герцогу и перейти в лагерь Людовика XI. Многие хронисты склонны видеть в этом исключительно вину герцога
[1670]. Например, Шатлен, описывая бегство Гийома Ролена, отмечает, что сам Карл виноват в этом, ибо был слишком жесток по отношению к своим людям, особенно к дворянам, которых хотел держать в рабстве
[1671].
Карл Смелый, как хорошо видно из бургундских хроник, предстает во многом противоречивым государем. Он храбрый рыцарь, стремившийся противопоставить свою доблесть Фортуне, что образно воспел Оливье де Ла Марш в поэме «Решительный рыцарь». Однако часто его храбрость граничит с безрассудством (раненый, он снова рвется в бой при Монлери; видя слабость своего войска, предпочитает всё же принять сражение при Нанси и т. д.). Его стремление к славе, выраженное в том числе и в выборе тех героев, которым он стремился подражать, превращается, скорее, в гордыню, а успехи в войне лиги Общественного блага, по мнению всех хронистов, привели к переоценке собственного военного гения.
Попытки создать независимое королевство не нашли понимания подданных, также как и реформы государственной системы. Оливье де Да Марш, оценивая последнего герцога Бургундского из династии Валуа, достаточно точно подметил его главный недостаток: «Он был слишком самоуверен[1672] и слишком много предпринимал»[1673]. «Большой мир был ему мал», – так напишет Молине[1674]. Впрочем, отчасти в этом можно винить и самих бургундских интеллектуалов, затронутых влиянием гуманистической культуры и прививших Карлу Смелому идеи о том, что он обладает неограниченными способностями и может совершить великие подвиги, сравнимые с деяниями древних героев, о которых он так любил читать.
