При дворе герцогов Бургундских. История, политика, культура XV века - [10]

Таким образом, очевидно столкновение двух совершенно разных группировок бургундской политической элиты, к одной из которых был близок Шатлен. Речь идет о той, что не могла принять новую политику и новые методы управления, привнесенные Карлом Смелым и его ближайшими сподвижниками. В отношении с Францией, например, представители первой группы не одобряли, видимо, политику герцога, направленную на окончательный разрыв. Неслучайно Шатлен приводит эпизод встречи французских послов при бургундском дворе, во время которой Карл Смелый отвечает им, что среди португальцев, к каковым он себя относит, принято отправлять своих врагов к дьяволу[78]. Всем было очевидно, что под врагом понимался король Франции. Эти слова, отмечает Шатлен, не были доброжелательно встречены даже людьми герцога. Хотя он и не называет этих людей, но можно догадаться, что среди них находился и сам автор, и те, кто имел определенные интересы в королевстве, т. е. сеньоры французских фьефов герцога, которые впоследствии, после гибели Карла Смелого при Нанси, перейдут на службу к Людовику XI. Их недовольство вызывали не только враждебные отношения с королем, но и абсолютистский настрой герцога, пытавшегося укрепить свою власть путем политики централизации и ликвидации вольностей.

Особую страсть, как видно из приведенных выше высказываний Шатлена, Карл Смелый проявлял к отправлению правосудия. Его аудиенции, проводившиеся сначала три, а затем два раза в неделю, чрезвычайно отягощали придворных, обязанных присутствовать на них. Шатлен сам свидетельствует об этом[79]. Любопытно, что он не указывает на, возможно, главную причину этого, что снова демонстрирует его «партийную» принадлежность. Помимо стремления следовать наставлениям Цицерона и других авторов, читаемых при бургундском дворе, важной составляющей была политическая необходимость. Ибо судебная власть являлась доминирующей идеей в монархической идеологии не только Франции, но и Бургундского принципата. Герцог мог рассчитывать на признание своего государства суверенным, если он воплощает высшую судебную власть. Именно это стало одним из важнейших направлений в политике Карла Смелого, о чём свидетельствуют его договоры с Людовиком XI. Пик был достигнут в Перонне в 1468 г., когда герцог добился изъятия Фландрии из-под юрисдикции Парижского Парламента[80].

Шатлен также обращает внимание герцога на Величие его владений (Pesanteur de tes pays). Он рисует Бургундское государство одним из могущественных в Европе, не забывая, однако, о том, что оно состоит из различных регионов, каждый из которых имеет свою систему управления, свои кутюмы и обычаи, привилегии. Причем задача государя заключается в обеспечении их соблюдения и нерушимости[81]. Здесь Шатлен демонстрирует, по сути, свое скептическое отношение к политике, которую будет проводить Карл Смелый, направленной на ограничение привилегий, в частности судебных, не только третьего сословия, но и дворянства.

Любопытно, что одним из идеологов теории о народном суверенитете, выдвинутой на Генеральных штатах 1484 г., станет Филипп По, сеньор де Ла Рош[82], один из представителей этой политической группировки и один из близких друзей Шатлена. Исходя из этого, можно с большой долей уверенности утверждать, что на закате своей карьеры историографа и придворного Шатлен превратился из выразителя интересов герцога Бургундского в рупор этой части придворной элиты[83].

Другим важным качеством, которое должно быть свойственно государю, является Страх (Peur), ибо без него можно легко свернуть с истинного пути. Страх дурного поступка должен помочь Карлу Смелому сохранить трон своих предков в «чистоте», не очернить их имени[84]. Этого не сумел сделать Соломон, унаследовавший трон Давида, сражавшегося с врагами Бога (ennemis de Dieu). Давид стяжал славу и любовь Господа, которая перешла и к его сыну. Но Соломон, «опьяневший» от полученных в результате благ, забыл Бога, т. е. потерял страх. Однако из любви к его отцу Всевышний наказал не сына, а его наследника, который предпочел совету старых и мудрых (conseil des vieux et des sages) совет молодых (des joveneurs)[85]. Объявление страха одной из спасительных добродетелей отнюдь не ново в политической мысли Средневековья. Например, Коммин видит в нём проявление определенного прагматизма и мудрости правителя[86]. Обращает на себя внимание не только то, что государь должен иметь страх перед дурным поступком, но и следовать совету именно старых и мудрых. Благой совет старых в этом случае противопоставляется дурному совету молодых. Очевидно желание Шатлена подчеркнуть, что мудрость приходит с возрастом, т. е. с приобретением опыта. В другой части наставления эта идея выражена яснее. Шатлен убеждает герцога в возможности преодоления опасности, лишь полагаясь на совет мудрых и опытных благодаря возрасту людей (expers de eage)[87]. Для традиционного христианского сознания мудрость являлась высшей степенью знания, получаемого человеком благодаря обучению. Однако эта категория предполагала как мудрость «практическую» (т. е. проявляемую в земных делах), так и духовную, благодаря которой человек добивается спасения