— Это они, — сказала она.
Как же я сразу-то не узнал! Это была та самая «Волга», которая нас хотела подвезти, а мы отказались. Пепельная, только очень грязная. И мальчишка тот самый. Только тогда он был в черной рубахе, а сейчас в свитере. Но сегодня не он сидит за рулем, а мужчина. Наверное, знакомый его. Или дядя. Мы еще приглашали их сюда. Отец приглашал.
— Ну, теперь, рыба, держись, — негромко сказал я.
Аленка то и дело бросала в их сторону любопытные взгляды. А когда Дед с лаем побежал знакомиться, Аленка вскочила с места и помчалась за ним, крича: «Не бойтесь, он не тронет!» Они перестали устанавливать палатку, повернулись в нашу сторону и молча ждали, когда Аленка подойдет. О чем они говорили, я не слышал, только видел, как мальчишка заулыбался, а мужчина протянул Аленке руку, потом женщина. Лишь мальчишка стоял истуканом, улыбался и смотрел на Аленку. А та рукой показала на наш дом и позвала меня. Дед всех по очереди обнюхивал. Я тоже решил подойти, а то невежливо.
Мужчину звали Вячеслав Семенович, женщину — Лариса Ивановна, они муж и жена. А мальчишку — Гарик. Он, оказывается, брат Вячеслава Семеновича. Я бы никогда не подумал, что они братья. Ни капельки не похожи. Гарику шестнадцать лет. Он перешел в девятый класс. У Вячеслава Семеновича и у его жены отпуск. Они оба инженеры. Вот решили провести свой отпуск на колесах. И Гарик вместе с ними решил провести каникулы на колесах. Гарик водит машину, но прав у него пока нет.
— До Островитина далеко? — спросил Вячеслав Семенович.
Я ответил, что по воде в два раза ближе, чем по суше.
— Нам бы амфибию, — засмеялся Вячеслав Семенович.
— «Газик» хотя бы, — сказал Гарик. — Вот машина.
— У вас в деревне родственники? — спросил я.
— Дальние… — взглянув на жену, сказал Вячеслав Семенович.
— Дорога хорошая, — сказал я. — Десять минут — и в Островитине.
— Нам не к спеху, — ответил он.
Пока они натягивали палатку, мы с Аленкой повели Гарика к озеру. Пусть полюбуется. Гарик был выше меня и Аленки. Сейчас он не задавался, как тогда, за рулем, смирно шел за нами и помалкивал. И лицо у него было какое-то изумленное. Мы показали ему озеро, необитаемый остров, белый двухэтажный дом на другом берегу.
— А как насчет рыбы? — спросил Гарик.
— Ходит, — неопределенно ответил я. Мы все еще не обзавелись лодкой, и я ни разу не был на рыбалке.
— Крупная?
— Плещется, — ответил я.
Гарик вспрыгнул на опрокинутую лодку и оглядел озеро.
— Глубокое, — сказал он, — это хорошо.
— Дна не достанешь, — ответил я.
— На Черном море в прошлом году я из подводного ружья загарпунил каменного окуня и пару приличных кефалей. Весь пляж сбежался… Подумаешь, диковина! — Гарик незаметно взбил пальцами свой вьющийся светлый хохол, посмотрел на Аленку. — Есть тут какой-нибудь клуб?
— В лесу?
— Ты танцуешь? — спросил он Аленку.
— Еще как, — ответил я за нее.
— А ты, видно, бывалый танцор, — насмешливо взглянул он на меня.
— В школе второй приз отхватил, — ответил я. — За «барыню». А она… — я кивнул на Аленку, — первый.
— С вами не пропадешь, — сказал Гарик.
Аленка молчала. Изредка бросала на Гарика любопытные взгляды. Я знал, что у Аленки язычок ой-е-ей! И удивлялся, почему она молчит. А Гарик продолжал снисходительно разглагольствовать:
— Люблю современные танцы… Здесь, конечно, не умеют. Деревня. Мода сюда докатывается через десять лет. Видали, какие тут брючата носят? Образца сорок девятого года.
— Кстати, твои джинсы тоже давно вышли из моды, — сказала Аленка.
Гарик опешил. Секунду он молчал, потом спросил:
— А что у вас… парни в Ленинграде носят?
— Штаны, — сказал я.
— Не люблю, когда мальчишки о тряпках говорят… — сказала Аленка.
— Действительно, — поддакнул я. Сегодня мы были с Аленкой заодно.
Гарик прикусил язык. Я видел, он покраснел. Я так и знал, что Аленка, если захочет, в два счета собьет с него спесь. Наступило неловкое молчание. Гарик, засунув руки в карманы своих прошитых белой строчкой штанов в обтяжку, покусывал губы.
— Я пишу стихи, — сказал Гарик. — Когда-нибудь почитаю…
Мы с Аленой не стали его уговаривать.
— Так много сейчас поэтов, — сказала Аленка.
— Если я сочиню стихотворение, — я тоже буду поэт? — спросил я.
— Будешь, — сказала Аленка.
Гарик с сердцем сплюнул, но ничего не ответил.
Аленка стояла на днище перевернутой лодки, покачиваясь на носках. На ней узкие брюки на «молнии», голубая рубашка с засученными рукавами. В пышных волосах с золотым отливом застряли зеленые сосновые иголки. Глаза у Аленки большие, темно-коричневые. Когда она опускает ресницы, на щеках тень. Все говорят, что Аленка красивая, а я не замечаю. Обыкновенная. Глаза, ресницы, стройная фигура и острый язык. Гибкая и стройная Аленка потому, что уже пятый год занимается в балетной студии. Балериной хочет стать. Умирающим лебедем.
Маленьких лебедей она уже исполняет. Несколько раз во Дворце культуры выступала. Мы с папой ходили смотреть. Хотя я сидел в партере — и то лишь к концу узнал Аленку. Все они, маленькие лебеди, были одинаковые. И все делали одинаково: перебирали ногами, кружились, подпрыгивали. Мы долго хлопали. А они все разом приседали. Тоже одинаково. А потом гуськом, на цыпочках, убежали за кулисы. Папа купил Аленке букет роз и плитку шоколада «Золотой якорь». Он сказал, что Аленка просто молодчина. Хотелось бы мне посмотреть, как бы Гарик с Аленкой стал танцевать. Она бы ему живо нос утерла.
