Прежде чем ты узнаешь мое имя - [6]

Моя открывается со стуком.

Когда Руби Джонс доставили к ее новой входной двери, я следила за синей точкой на экране своего телефона, которая привела меня к самому краю Центрального парка, а затем велела обогнуть его. Река Гудзон все еще оставалась слева от меня, а магазины на первых этажах вскоре сменились квартирами. На обочине начали появляться мешки с бытовым мусором. Ряды тонких голых деревьев начали вырастать прямо из тротуара. Железные заборы высотой по колено превращали каждое из них в крошечный огороженный садик, и каким-то странным образом я поняла, что добралась до улиц, где жили люди. Здесь, в Верхнем Вест-Сайде, бешеный темп Мидтауна казался далеким, ночное небо давило на плечи, а жилые улицы были почти пусты. Однако я не волновалась, присутствие людей на близлежащих улицах, происходящую вокруг меня жизнь все еще можно было почувствовать. Я чувствовала себя на удивление спокойно, приближаясь к многоквартирному дому Ноя – но впечатление испортил мужчина, курящий в дверном проеме. Он свистнул мне вслед, и я подскочила от неожиданности.

В остальном все было чудесно, но мое сердце все же пропустило пару ударов, когда я наконец добралась до нужной двери и постучала. Тут храбрость меня покинула. Меня впустили и провели по узкой лестнице, и, постепенно покрываясь испариной и прижимая «лейку» крепче к себе, я пошла мимо рядов закрытых дверей, пока не нашла нужную мне.

Собственная кровать, общая ванная комната. 300 долларов в неделю – все включено…

Да, я заплачу наличными…

Нет, у меня нет аллергии на собак…

Вот полный адрес, если поедешь на поезде, ближайшая остановка – 96-я улица и Бродвей…

Я поеду на автобусе, буду на месте к 9…

Как пожелаешь.

Как пожелаешь. Странный способ закончить беседу, подумала я тогда. Но все же оценила оперативность этого Ноя. Сделка была заключена за несколько сообщений, без каких-либо дополнительных вопросов. Никаких ненужных любезностей или болтовни. Теперь, когда мой стук эхом отдается от дерева, тонкий лист которого нас разделяет, я осознаю, что даже не знаю, как звучит его голос. Дверь в квартиру Ноя со скрипом открывается, и я вижу сначала один голубой глаз, а затем козырек темно-синей кепки. Начищенный черный ботинок. А потом что-то холодное и мокрое касается моей руки. Прежде чем я успеваю отступить, большая коричневая собака протискивается в полуоткрытую дверь и бросается на меня.

– Франклин!

Во вспышках лап и шоколадного меха появляется дергающий собаку за ошейник Ной. Мы втроем, спотыкаясь, вваливаемся в дверь, и у меня вырывается такой смешок, о существовании которого я никогда и не подозревала. Этот смех, как прохладная вода в жаркий день, оказывает мгновенное действие: любое напряжение, которое я чувствовала, ослабевает, как ремень моей сумки, которой я позволяю упасть на пол. На секунду Ной и собака исчезают, а я остаюсь одна, в самой красивой комнате, которую когда-либо видела. Под моими ногами поблескивает полированное дерево, а высокие широкие окна над сиденьями с толстыми подушками уступают место увешанным книжными полками стенам и кушеткам, достаточно большим, чтобы на них можно было лечь. Я вижу разбросанные по полу маленькие яркие игрушки – кости, резиновые цыплята и теннисные мячи, а потом у меня отвисает челюсть, потому что на другом конце комнаты я замечаю блестящее черное пианино. Над пианино – огромная сверкающая люстра, подобной которой я никогда-никогда не видела в реальной жизни. Каждый кусочек свисающего хрусталя, такой нежный, такой совершенной формы, что я сразу же думаю о каплях дождя. Или слезах.

Странная мысль приходит мне в голову, опускается на плечо, как перышко. Сколько горя видела эта комната?

Только теперь я осознаю, что Ной все еще держит собаку за ошейник, и они оба наблюдают за мной. Я знаю, что выдала себя, широко открыв глаза и рот, как рыба, выброшенная на берег. С таким же успехом я могла бы просто вытащить шестьсот долларов из своей сумочки, и признаться, что это все, что у меня есть. Конечно, я ничего из этого не сделала – это просто невозможно для человека, привыкшего к хорошей жизни. Даже Франклин, кажется, это понимал. Вместо этого я обернулась, чтобы посмотреть, по-настоящему посмотреть на человека, который здесь живет, владельца пианино, люстры, книг и собаки. Он пристально смотрит на меня в ответ, левый уголок его рта приподнимается в полуулыбке. Теперь я вижу, что он стар. Он уже дедушка, лет шестидесяти пяти или семидесяти, а еще он ниже меня ростом. На нем один из тех модных свитеров-поло, из-под которых виден аккуратный воротничок рубашки. Похоже, под кепкой «Янкис»[7] у Ноя совсем не осталось волос. Растущие пучками брови, бледно-голубые глаза, уже упомянутая полуулыбка и сухая ладонь с длинными, тонкими пальцами, которую он протягивает мне.

– Добрый вечер, – говорит он, – Алиса Ли. Очень приятно с вами познакомиться. Франклин, – Ной указывает на большую коричневую собаку, которая тянется ко мне, – очевидно, того же мнения.

Позже, оглядываясь назад и вспоминая все то, что дюйм за дюймом направляло меня к реке, я пойму, что это было незаметным началом конца: пожатие мягкой, теплой руки старика, экскурсия по его квартире с большой коричневой собакой, бегущей впереди. Свежие полотенца на комоде в спальне и шкаф с пустыми вешалками.