Прежде чем ты уснёшь - [6]
Когда отец сел в машину и переехал с улицы Якоба Аалса на улицу Тэйен, Анни плакала так, как не плакала раньше никогда. Внутри у нее все раскрылось и хлынуло наружу. Остановить это было нельзя. Анни плакала, потому что знала: с этого момента она ничего для отца не значит. Ничего. Ноль. Пустота. Вдумайтесь только: ни-че-го. Отец никуда не исчезал. Он просто переместился в пространстве, отделился, ушел своей дорогой, но он не исчезал. Исчезали другие. Мальчик, мать мальчика, а теперь и наша мама.
«С меня хватит, — сказал отец. — Больше ты для меня не существуешь».
Мы с Жюли были папиными кровинками. Так он сказал перед тем, как уехать. «Кровинки мои», — сказал он, как обычно погладив нас по головам. Мы никуда не исчезали. И мы не превратились в ничто. Думаю, мы с Жюли, во всяком случае, Жюли-то точно, все свое детство, и даже потом, жили с этой мыслью — мы никуда не исчезали, несмотря ни на что, мы для него не исчезли. Поэтому мы стояли у окна и махали отцу, улыбались и махали ему вслед, когда он уезжал, и если бы я не схватила Жюли за руку, она могла бы даже вывалиться из окна. Жюли, пожалуйста, стой спокойно. Анни лежала в той же комнате и плакала, но мы же были маленькими, а она — взрослой, и я думала, что она и без нас разберется.
Мы с Анни стоим на лестнице возле церкви. Я надела красное платье, накрасила губы красной помадой и долго вертелась перед зеркалом — сделала я это не просто забавы ради. Я хотела соблазнить мужчину. Это моя тайна, игра, в которую я играю с тех пор, как мне исполнилось двенадцать и я стала соблазнять молодых людей. (Ну хорошо, может, не двенадцать, но что-то около того.) Не знаю, как бы это объяснить. Не то чтобы я их любила. Нет, не приплетайте сюда это слово. О любви здесь речь не идет. Я и слышать не хочу ни о каком душевном родстве. Ни в кого я не влюблена. Я даже не знаю, кого именно из тех, кто сейчас заходит в церковь, я буду соблазнять — в этом-то и состоит игра. Пока я его не выбрала.
Я вспоминаю бабушку. Ее звали Юне. Я вспоминаю ее фотографию: седые короткие вьющиеся волосы, лицо в морщинах и сердитые брови, ярко-зеленые глаза.
— Бабушка, — спросила я, — а ты тоже солдат?
— Ну конечно, разрази меня гром. Я была чертовски хорошим солдатом, — сказала бабушка.
— А я, я настоящий солдат?
— Думаю, да, Карин. А вот Жюли — нет. Из нее солдат не получится, никогда она им не станет. А из тебя, Карин, солдат выйдет отменный, ты будешь лучше, чем Анни. Спорю на сто крон.
А вот и самая желчная пожилая дама в мире — тетя Сельма, бабушкина младшая сестра восьмидесяти двух лет; на ней длинное платье с красными цветами и красные туфли на высоких каблуках; белесые, как у младенца, жидкие волосы сегодня уложены в прическу. Обычно короткие светлые космы торчком стоят у нее на голове, делая ее похожей на идиотку, каковой она и является на самом деле. Ледяные глаза водянистого цвета, нос крючком, руки, как у ведьмы, сама кривобокая, с толстыми щиколотками. Была, однако, в ее внешности одна примечательная деталь — мягкая, нежная кожа вокруг рта, губы, как у девушки, полные, яркие, готовые к поцелую.
Когда бабушка умерла, тетя Сельма откупорила бутылку коньяка, чтобы отпраздновать это событие, и не упустила случая рассказать всем, пришедшим на похороны, что коньяк превосходный и стоил, между прочим, девятьсот пятьдесят крон. Бабушка и Сельма терпеть не могли друг друга — что-то произошло между ними в Бруклине, очень давно, еще до войны, когда обе они были молодыми и жили в Америке.
Надо сказать, Сельма вообще терпеть не может людей. Она считает их презренными, слабыми, глупыми, смехотворными и ничтожными существами — но назвать ее несчастным мизантропом никак нельзя. Напротив. Желчность придает ей сил. Никто в нашей семье не смеется так громко, долго и злобно, как Сельма. Она выкуривает по сорок сигарет в день и может перепить за столом кого угодно. Напившись, Сельма начинает орать во всю глотку, что восьмидесятидвухлетним старушкам совсем не свойственно, и заводит длинные речи о чужеземных странах, в которых ей довелось побывать. При всяком удобном случае Сельма ругает Анни, которую она по-настоящему терпеть не может.
— Здравствуйте, тетя Сельма, — говорю я и, не в силах удержаться, тихонько хихикаю: сейчас начнется.
— Здравствуйте, тетя Сельма, — говорит Анни.
— Избавь меня от своего общества, Анни, — отвечает тетя Сельма.
Она прикуривает сигарету и, вцепившись своей ослепительно белой костлявой рукой в руку Анни, шипит ей в ухо:
— Анни, когда ты последний раз смотрелась в зеркало? С возрастом ты становишься все более отвратительной. Ты не из тех, кому старость придает особый шик, Анни. Пойми, у тебя уже все позади, моя девочка. Все позади!
Сельма купается в своей ненависти, она упивается своим презрением и ехидством. Получает от этого удовольствие. Ей нравится роль ведьмы в пряничном домике, зубастого волка, переодетого бабушкой, горного тролля: «У-у, — завывает тетя Сельма. — Страшно?»
Остановившись на пороге церкви, Сельма таращится в темноту.
— Кого я вижу, это же Фриц и Эдель! — внезапно кричит она и, потушив сигарету, ковыляет внутрь.
«Благословенное дитя» — один из лучших романов Лин Ульман, норвежской писательницы, литературного критика, дочери знаменитого режиссера Ингмара Бергмана и актрисы Лив Ульман.Три сестры собираются навестить отца, уединенно живущего на острове. Они не видели его много лет, и эта поездка представляется им своего рода прощанием: отец стар и жить ему осталось недолго. Сестры, каждая по-своему, вспоминают последнее лето, проведенное ими на острове, омраченное трагическим и таинственным случаем, в котором замешаны все.
Норвежка Лин Ульман пришла в литературу с романом «Прежде чем ты уснешь», который был переведен в 30 странах и сразу сделал ее знаменитой.В настоящую книгу вошло два новых романа писательницы. Сюжет «Когда ты рядом» — это две секунды головокружительного падения с крыши многоэтажного дома.Герой «Дара» на первых же страницах узнает о том, что он болен раком и дни его сочтены. Персонажи балансируют на грани фантасмагории и яви.Оба романа необыкновенно тонкие, завораживающие, но подчас ледяные и мрачные, манящие, как черная прорубь.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.
Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.