Прежде чем ты уснёшь - [16]

Франку приходится засунуть руки в карманы пиджака, иначе он не выдержит, обернется и врежет ей со всей силы. Еле сдерживаясь, он доходит до машины. Лине хочет ехать с ним. Он не может просто так взять и уехать.

Он выпихивает ее из машины, но она все равно не понимает, в чем дело. Она бежит за ним в тапочках и халате, бежит за машиной, которая уже поворачивает за угол.

Лине остается позади. I'm a free man, oh yeah! I'm a free, thank God in Heaven I'm a free man[7]. Франк жмет на газ, включает музыку и барабанит по рулю, разогнавшись по Сэркедальсвэйен.)

— Вся эта история удачно совпадала по времени с деловой поездкой Франка в Японию, — продолжает Валь Брюн. — Мы просто-напросто сели на первый же самолет в Токио и сняли номер в отеле «Окура» в центре города. — Валь Брюн тушит сигарету в траве и закуривает новую. — Хочешь знать, что произошло, прежде чем мы приземлились в Токио?

— Конечно.

— Представь: летим мы в самолете, — говорит Валь, — Франк смотрит в окно, грызет орехи и ждет, когда принесут еду и красное вино. Я сплю в кресле возле него, точнее, делаю вид, что сплю. На самом деле я притворяюсь, будто заснула, потому что вдруг выяснилось, что нам совершенно не о чем разговаривать, а если ты влюблен и тебе не о чем разговаривать, это как-то обескураживает. Франк смотрел в окно, на проплывавшие мимо облака, на массивное крыло самолета, на воздух — такой белый и истонченный, будто его можно пить. И тогда он подумал — ведь теперь он со всем порвал, он ушел своим путем, он принял решение, которое повлияет на всю его жизнь, — он подумал: «Вот оно, небо! Я лечу по небу!» И тогда Бог показал ему свое лицо.

— Что-что? — переспрашиваю я.

— Я сказала, что Бог показал ему свое лицо, — отвечает Валь Брюн. — То есть не все лицо, ведь оно настолько огромно, что целиком его не увидишь. Нет, Бог показал ему маленький кусочек лба, краешек правого глаза и часть переносицы — но этого было более чем достаточно, чтобы напугать Франка до смерти, хотя он был не особенно религиозным человеком, собственно говоря, он вообще был неверующим, во всяком случае, раньше, до того, как он понял, что летит по небу. Бог заглянул в иллюминатор краешком правого глаза, посмотрел на Франка сквозь стекло, и Франк с криком выронил из рук пакетик с орехами. Он закричал. И в этот момент самолет стало трясти — думаю, дело было в вихревых потоках, — я подпрыгнула на своем сиденье, глядя на Франка, и тоже стала кричать, а за мной — другие пассажиры, началась паника.

Стюардессы бегали туда-сюда по проходу и говорили: «Тише! Тише! Это просто небольшая турбуленция, все в порядке, бояться нечего. Уважаемые пассажиры, соблюдайте спокойствие, пожалуйста!» Поднялась ужасная суматоха. Позвали командира экипажа, он вышел из кабины и приказал всем замолчать.

Но одна женщина продолжала кричать, даже когда все остальные успокоились; чтобы она замолчала, пилоту пришлось ударить ее по лицу, — говорит Валь Брюн. — Но и это не помогло. Женщина плакала всю дорогу до Токио.

* * *

В углу прихожей стоит ее величество тетя Сельма, предоставленная самой себе. Приподняв брови и посасывая сигарету, она разговаривает с маленькой девочкой, которая осмелилась к ней обратиться.

— Ты похожа на ведьму, — говорит ребенок.

— А я и есть ведьма, — отвечает Сельма.

— Но ты ведь не злая, — утешает ее ребенок.

— Очень даже злая, — говорит Сельма.

— Как это? — спрашивает ребенок.

— Больше всего на свете я люблю маленькие вареные ручки и жареные девчоночьи ушки, — ласково отвечает Сельма, хватая ребенка за шею. — А на десерт обожаю вкусненький мусс из глазок маленьких девочек.

— Неправда! — кричит ребенок и убегает.

Сельма закатывает глаза к потолку.

— Здравствуйте, тетя Сельма! — говорю я.

— А, это ты, — кисло отвечает она.

— У вас не будет сигареты?

Тетя Сельма протягивает мне пачку и говорит:

— Я смотрю, ты все вертишься вокруг того мужчины, что пришел с блондинкой.

— А вы заметили? — спрашиваю я.

— Мать у тебя глупая, и сестра у тебя глупая, и бабка твоя была полная дура, она вообще ничего не понимала, но я совсем не глупа. Естественно, я все вижу.

— Я хочу его соблазнить, — говорю я.

— Да что ты говоришь? — отвечает Сельма. — Я смотрю, пока ты не очень-то преуспела.

— Пока нет. Может, что-нибудь посоветуете?

Она делает затяжку.

— Попробуй очаровать его.

— Уже пробовала.

— Надо заглянуть ему в глаза.

— Я смотрела. Он меня не замечает.

— Ты с ним разговаривала?

— Разговаривала, совсем недавно. Тоже не помогло.

— А ты не пробовала подойти к нему и сказать, что хочешь переспать с ним и уверена, что через пятнадцать минут он будет сгорать от желания?

— Нет. Но, по-моему, из этого уж точно ничего не получится. По-моему, он не из тех, на кого это действует.

— Да? — пожимает плечами Сельма. — В молодости у меня этот прием действовал безотказно. Правда, мне было легче, я была симпатичнее тебя.

— Больше ничего не посоветуете?

— А польстить ему не пробовала?

— Польстить?

— Да, польстить. Это дело беспроигрышное, тут никогда не промахнешься, — говорит Сельма.

— Польстить? — снова переспрашиваю я.

— Польстить, польстить, — отвечает Сельма.

— Но как? Как я могу ему льстить, если я его совсем не знаю?