Прежде чем ты уснёшь - [18]

— Ну, это еще не скоро.

— Карин, — говорит дядя Фриц.

— Что?

— Мне что-то нехорошо. Меня подташнивает.

— Тогда не пейте больше, — говорю я.

— Ой-ой.

Дядя Фриц съеживается, съезжает куда-то вперед, рот его чуть приоткрыт, бокал так и остался в руке.

— С ним все в порядке? — тихо спрашивает Аарон.

— Он у нас всегда такой. Все в порядке, — отвечаю я.

Я смотрю на Аарона. Мы встречаемся взглядами.

Я кладу голову ему на плечо.

— Я знаю, о чем ты думаешь, — говорю я.

Аарон уворачивается от меня.

— Что? — переспрашивает он.

— Я знаю, о чем ты думаешь.

— Вот как?

Я поворачиваюсь к нему, смотрю ему прямо в лицо, чувствую его дыхание на своей щеке.

— Я соврала, — говорю я. — Я не знаю, о чем ты думаешь. Я просто хотела, чтобы ты обратил на меня внимание.

Аарон смотрит на меня чуть дольше, чем того требуют правила приличия. Он тихонько смеется. Я опускаю глаза. Руки у него бледные, тонкие, маленькие, довольно волосатые и в то же время женственные, а под ногтем большого пальца на правой руке застряла красная краска, которую он не смог отмыть.

* * *

Зимний вечер в начале января. В тот год Жюли исполнилось тринадцать, а мне десять. Я иду по улице Якоба Аалса с тяжелым ранцем за плечами, уже стемнело. Метет метель, снежинки кружатся у лица — белые, прозрачные, мокрые, почти неосязаемые.

Я подхожу к дому и вижу их, детей с воздетыми к небу руками. На балконе четвертого этажа стоит Жюли, одетая в красную ночную рубашку с длинными рукавами. Ее длинные светлые волосы развеваются на ветру, вокруг нее падает снег — не на нее, а вокруг, словно образуя вокруг нее снежный ореол. Красная девочка в снежном замке, подумала я в тот момент.

По мере моего приближения детские лица становятся все отчетливее. Это девочки и мальчики из соседних квартир и из класса Жюли.

Жюли стоит на балконе и плавными размашистыми движениями бросает свои вещи детям, стоящим внизу. Она выбрасывает свою старую куклу с большими голубыми глазами из стекла, ту, что умеет моргать ресницами; кукла кружится в воздухе и мягко приземляется на землю; сверкая голубыми стеклянными глазами, кукла произносит «у-а». Жюли выбрасывает красный транзисторный приемник, все свои пластинки, книги, платья и свитера, она выбрасывает даже маленькое золотое сердечко, которое носит на шее, — папин подарок.

Дети кричат и улюлюкают, они бегают туда-сюда под окнами, собирая все подряд.

— Еще, Жюли! — кричат дети. — Пожалуйста, ты такая добрая. Еще! — кричат они.

Сначала я молча стою и смотрю. В голове у меня вертится мысль: «Карин, надо что-то делать, сделай что-нибудь. Не может же Жюли вот так запросто выкинуть с балкона все, что у нее есть».

Я поднимаюсь на четвертый этаж и вхожу в квартиру. Три девочки и толстый мальчик с пушком над верхней губой следуют за мной. Вверх по лестнице, в дверь, прямиком в комнату Жюли.

Три девочки и мальчик оглядывают комнату.

— Привет, — говорит Жюли.

— Привет, — отвечают дети.

Одна из девочек видит на книжной полке папки с комиксами.

— Ты их выкинешь? — спрашивает девочка, принимаясь листать комиксы.

— Не знаю, — говорит Жюли.

— Ну пожалуйста, — просит девочка.

— Я не знаю, — отвечает Жюли.

— Ну зачем они тебе?

— Хорошо, — говорит Жюли. — Иди вниз, я тебе их скину.

— Договорились.

Я выхожу из комнаты, спускаюсь по лестнице, иду на улицу.

Жюли опять кидает с балкона все подряд.

Дети бегают туда-сюда.

— Стойте! — кричу я. — Не надо! Пожалуйста, прекратите! Это не ваши вещи, это вещи Жюли! — кричу я, пытаясь вырвать пластинку и тряпичного кролика у большой толстой девочки. Но девочка крепко вцепилась в добычу. Свободной рукой она больно бьет меня в живот и сбивает с ног.

Пошатываясь, я встаю, перевожу дыхание и пытаюсь повалить ее в сугроб. Но девочка уворачивается и убегает.

— Пожалуйста! — кричу я, мои ноги утопают в глубоком снегу. Снег лезет в глаза. Снег налип на руках. Снег набился в сапоги. — Не надо, пожалуйста, это не ваши вещи, это вещи Жюли!

* * *

По старинному обычаю Анни с Ингеборг приглашают гостей к столу. Ингеборг ходит с гонгом, Анни ударяет в него. В каждой комнате — чтобы слышали все.

— Дайте мне руку, — говорю я дяде Фрицу, который совершенно неподвижно сидит в ярко-красном кресле.

— Я неважно себя чувствую, — отвечает дядя Фриц.

— А вы хотя бы попробуйте почувствовать себя хорошо, — предлагаю я.

— Я стараюсь, стараюсь, — говорит дядя Фриц, держась за живот.

Празднично накрытый длинный стол тянется через две большие гостиные: белые скатерти, красные розы, начищенное старинное серебро, расписанный вручную фарфор, собственность Ингеборг: розетки, тарелки, сервировочные блюда, — все красное. За столом тридцать семь человек, гости ищут свои места, Аарон находит свое, садится рядом со мной — теперь все в порядке.

Тамада встает и позванивает вилкой по бокалу.

Я забыла представить вам свадебного тамаду, дядю Роберта.

Дядя Роберт, папин старший брат, считается единственным по-настоящему образованным человеком в нашей семье. Говорят, он прочитал невероятное количество книг — так много, что знает ответы почти на любой вопрос, который только может прийти в голову. Тетя Сельма, разумеется, утверждает, что все это чистой воды обман, что он вообще ничего не читал, кроме нескольких книжек с цитатами и новостей культуры в газете «Дагбладет». Дядя Роберт говорит, что сегодняшний вечер станет памятным для всех нас. Он рассказывает про меню сегодняшнего ужина и про то, что если кто-то хочет произнести тост, надо просто подойти к дяде Роберту и сказать, а он запишет это в своем листе, где значатся застольные речи. «Помните, — продолжает он, — "стол — единственное место, где в первые минуты никогда не бывает скучно", — так говорил философ-гурман Брийа-Саварен, живший во Франции в XVIII веке. Ваше здоровье!»