Превыше всего. Роман о церковной, нецерковной и антицерковной жизни - [5]

«Волга» плавно затормозила у беленой оградки небольшого деревянного храма, выкрашенного в небесно-голубой цвет. Над колоколенкой и крохотным куполом его возвышались два восьмиконечных креста, обшитые металлом. В остальном церковь выглядела очень просто – продолговатое здание под двускатной крышей, нетипичное для русской церковной архитектуры, и по очень простой причине: до 1920 года здесь находился костел.

Евсевий вылез из машины, не спеша расправил плечи. Широко перекрестился на храм.

– Владыко, духовенство епархии в храме ожидает вас, – обратился к архиерею отец Игнатий. – Как благословите: сейчас в церковь идти? Или…

– Никаких «или»! – ответил Евсевий. – Сейчас же и пойду!

Еще раз оглядевшись, он в сопровождении священников направился в церковь. Тут же на колокольне начался трезвон. Двустворчатые входные двери храма были открыты, внутри горели все светильники, и уже на подходе ощущалась та запахо-звуковая симфония, которая бывает в небольших храмах на торжественных службах. Аромат софринского ладана, перебиваемый запахом горящего в кадиле угля и горячего воска, и тот характерный «дух», который стоит во всяком тесном помещении, заполненном людьми. Колокольный звон перемешивался с бряцанием колокольчиков на кадилах и стихарях, а фоном им было быстрое перешептывание священнослужителей и гул разговоров и благочестивых оханий прихожан…

Как все это было знакомо Евсевию! Сколько раз за последние два десятка лет он сам так же, с крестом на подносе или в ряду священников, встречал архиереев! Это были и викарные, и правящие епископы, не раз доводилось встречать и патриарха. А сейчас он сам впервые входит в кафедральный храм своей епархии уже как архиерей. Конечно, до того, после хиротонии, он уже служил в епископском сане в Москве, в храме Христа Спасителя. Но то было совсем другое дело! Он был очередным недавно рукоположенным епископом, каких там перевидали десятки. Архиерей, да еще и не из высших кругов, там не производил ни на кого впечатления, и даже соборные пономари смотрели на него чуть ли не свысока. Оно и понятно: тамошние попы регулярно служат с патриархом и членами Синода, они знают друг друга, а нередко и дружат. И реальных возможностей зайти к кому надо со своей просьбой и «правильно» решить тот или иной вопрос у тамошних священников или патриарших иподиаконов нередко гораздо больше, чем у провинциальных архиереев. Потому хоть по сану он был и святителем, но воспринимался в Москве как бедный родственник. Да и сам чувствовал себя так же.

Иное дело – здесь, в Мангазейске. Поднимаясь по ступеням маленькой старой деревянной церкви, он действительно ощутил, что он здесь не просто «носитель благодати», но воистину – архиерей, князь Церкви, Владыка! Вокруг, в любую сторону, на сотни километров, простирается его епархия. И на всей этой территории он – единственный архиерей, наследник апостолов, тот, кому дано вязать и решить… На все эти сотни километров ложится и его клятва, и его благословение…

От осознания своей власти он на секунду пришел в ужас. Ведь эта власть – это колоссальная ответственность. Ответственность вот за того священника, который стоит с крестом на подносе в дверях. И за попов, которые в несколько рядов выстроились по бокам и жадно смотрят на него, поднимающегося по ступенькам, силясь угадать, что принесет им его назначение. За прихожан, которые набились в эту маленькую церквушку как сельди в банку… За всех чад Церкви, кто живет на этих просторах, и даже не только за них, ибо его долг – не только пасти уже имеющихся «словесных овец», но и привлекать в свое стадо новых… Каждый из них отвечает только за себя, а он – за них всех…

«Господи, помилуй!» – мысленно произнес Евсевий и вошел внутрь храма.

Грянул хор, оказавшийся на удивление сильным для столь запущенной (по крайней мере, если говорить о церковной жизни) провинции. Алтарники кое-как набросили на Евсевия мантию, после чего он поцеловал крест и широко благословил им собравшихся в храме. Встреча проходила по обычному чину. Поклонившись иконам, он повернулся к отцу Игнатию:

– Отец, надо бы молебен на начало доброго дела отслужить. У тебя все готово? – и, не дожидаясь ответа и делая сноску на дикость здешних мест и их обитателей, Евсевий пояснил, что именно должно быть готово: – Требник, вода, кропило?

– Все здесь, Ваше Преосвященство, – ответил иеромонах. Действительно, на небольшом столике, покрытом голубой материей, находились и требник, и чаша со святой водой, и кропило. Евсевий одобрительно кивнул головой. Начался молебен. По окончании его архиерей произнес свою проповедь, первую в Мангазейске. Начал он, как обычно, с неких общих мест – о том, что церковь не в бревнах, а в ребрах, но потом дошел и до вещей, которые всерьез волновали его самого:

– Братья и сестры! Господь дал мне великую радость: тридцать лет прожить в монастырях. Но при этом я уверен: благочестивая, богоугодная жизнь не есть достояние одних только монахов, одних только монастырей. Уверен: благочестивое житие возможно и в миру. И как монастырь является одной семьей, так и вся наша епархия является тоже одной духовной семьей. И за нее я, как архиерей, чувствую свою ответственность перед Богом, и прошу вас молиться о том, чтобы Он дал мне сил достойно послужить здесь, в Мангазейске.