Превращения Леонида Леонова - [3]

            Идейные столкновения того времени нашли свое отражение на страницах романа «Вор». Поэтому, исходя из своих теоретических позиций, представители разных литературных группировок по-разному рассматривали роман «Вор» в контексте задач литературы на текущий момент и дали сдержанную либо негативную оценку произведению молодого Леонова. Впрочем, «Вор» был высоко отмечен рапповской критикой – на него опирался лозунг «живого человека». Высоко оценила роман и зарубежная критика. «Нет ничего в романе Леонова, что мешало бы его назвать просто русской книгой», – писал о «Воре» Г. Адамович.

            И эта оценка как нельзя лучше характеризует масштаб художественной задачи, которую сумел решить молодой писатель в своем первом крупном философском произведении.

            Действительно «Вор» – «русская книга», в которой через пятьдесят лет после Достоевского, но уже на реалии советского общества спроецирован важнейший вопрос о нравственной оценке своих поступков конкретным человеком вне зависимости от идейной или идеологической догмы. Сейчас, когда, казалось бы в русской литературе советского периода заполнены все белые пятна и известна драматическая подоплека появления на свет многих произведений писателей, составивших гордость отечественной литературы, поражает смелость и проницательность молодого Л. Леонова, сумевшего противопоставить «массовому сознанию» сознание «личности», будь то Векшин, Пчхов или Фирсов, каждый по-своему отстаивавший право человека на собственную оценку происходящего вокруг них.

            Однако на рубеже 20–30 – г.г., когда страна встала на рельсы индустриализации и построения социализма, душевные метания «живого человека», главного героя «Вора», «проклятые» вопросы, которыми задавались многие персонажи романа, представлялись уже как реакционные идеологической линии победившего класса. И то, что А. В. Луначарский в известной работе обозначив такое явление, как «есенинщина», осудил образ Митьки Векшина – симптоматично. Даже В. Ермилов, поднимавший Леонова на щит, писал о «Воре»: «…опасность перейти грань, отделяющую область искусства от области психопатологии, реально вырисовывается перед Леоновым, в некоторых местах он почти переходит эту грань, – обнаруживая свою незрелость, сладость по сравнению с Достоевским, чутье которого всегда удерживало его в границах художественно допустимого…»

            «Вор» вызвал резкие возражения и в писательской среде. «Такие произведения, как, например, «Вор» Леонова, я считаю никчемными и по замыслу, и по исполнению. Тут ничего нет, кроме шпаргалки… Фрейшиц, разыгранный руками юных учениц», – писал о романе Ф. Гладков.

            С расстояния десятилетий, отделяющих нас от того времени, остается лишь посочувствовать начинающему автору, попавшему под перекрестную критику ангажированных литераторов, так, в сущности, и не разобравшихся в глубине замысла произведения, литераторов, чьей задачей явилось, в первую очередь, выявление ремесленного мастерства автора, «политической» целесообразности произведения, в ущерб идеалам, заявленным молодым Леоновым. В сущности, любой форме власти, религиозной, литературной, политической – во времена Достоевского все же менее деспотичной, чем во время написания Леоновым своего романа, – противопоставлялась нравственная свобода духа.

            Л. Леонов дистанцировался от резких высказываний критики в адрес своих первых произведений, а зачастую недвусмысленно заявлял о приоритетах своего творчества: «Люблю Ф. М. Достоевского со всеми вытекающими из сего последствиями».

            Однако в советской стране, во времена нетерпимости и всеобщей подозрительности, когда одной статьи в печати было достаточно, чтобы перечеркнуть не только литературную карьеру, но и человеческую жизнь, художнику, обладающему яркой творческой индивидуальностью, надо было быть крайне осторожным в выражении своих художественных взглядов.

            Произведения Л. Леонова 30-х годов по тематике отвечают запросам современной ему литературы. Его имя постоянно «на слуху» в литературной критике. Но в Леонове словно бы действительно «сидит какой-то интеллигентский анархист».

            5 мая 1994 года в интервью газете «Правда» Л. Леонов признался, что осенью предвоенного года, т. е. сразу после дискуссии по «Метели», ему пришла «мысль об ангеле, командированном Богом на Землю в нашу жизнь». Признание это лишний раз указывает на строй мысли писателя, не раз настойчиво возвращавшегося к теме творческих приоритетов.

            В 20–30-е годы попытки рассматривать построения леоновских сюжетов, композиции его романов, отыскивать логику поступков его героев с рационалистических позиций приводили в лучшем случае к непониманию писателя. Ибо психологическая кривая поступков человека, в данном случае поступков литературных героев Леонова, зачастую не поддается рациональному объяснению. К тому же, выбирая полем действия своих романов современность, Леонов выносит решаемые им задачи за конкретные временные рамки. Вполне возможно, что опасение быть вновь не понятым критиками и привело к такому большому разрыву во времени между обеими редакциями «Вора», а впоследствии – между ними и «Пирамидой». Казалось бы, «Русский лес», роман, который советская критика отнесла к самым значительным произведениям Леонова, и должен был положить конец дискуссии о «творческих заблуждениях» писателя. Но Леонов снова становится свидетелем смены эпох. Это был «…период бурного роста общественного самосознания, крупных сдвигов в социальном и нравственном статусе общества, расцвета романтических по тональности и максималистских по этическому пафосу умонастроений. В литературе чрезвычайно усилились гуманистические акценты, обострилось внимание к человеческой индивидуальности, приобрели особую роль различные виды лирической прозы, наметилось тяготение к общей субъективации повествовательных форм, исповедальности, условности и т. д.» – пишет В. Ковский. Появляется новая генерация литераторов, чья молодость пришлась на период Великой Отечественной войны, писателей, способных критически осмыслить недавнее прошлое страны. «В окопах Сталинграда» В. Некрасова, «Один день Ивана Денисовича» А. Солженицына, «Жизнь и судьба» В. Гроссмана – работы, опубликованные в разное время и имевшие разную литературную судьбу, стали вехами литературной жизни СССР, отражая ту интеллектуальную атмосферу, которой дышала читающая публика. Именно во второй половине 50-х Леонов возвращается к самому сложному своему произведению – он переписывает роман «Вор», который в переработанном варианте выходит в свет в 1959 году. Вторая редакция «Вора» вновь не имеет безоговорочного успеха. В вину писателю ставятся прежние «ошибки». В своей монографии З. Богуславская пишет: «…автор, кажется, умышленно изолировал себя от социальных процессов, идущих в стране». По-прежнему стрелы критиков направлены и на первую редакцию романа: «Усиливающееся влияние Достоевского объясняется исторически. То был сложный период НЭПа. Не разобравшись в его сущности, писатель пессимистически оценил действительность и у Достоевского нашел созвучное своим настроениям». Много позже вырабатывается более взвешенный подход к проблематике, поднятой Леоновым в «Воре», и к художественным принципам ее решения. Возникает новый взгляд и на перекличку Леонова с Достоевским. «Герои Достоевского обладают различным культурным уровнем и интеллектуальным развитием, но у нас никогда не возникает вопрос, дорос или не дорос герой до тех идей, которыми автор заставляет его мучиться».