Превращение Розы - [2]

— Прошу прощения, мисс Макманус, — крикнула она. — Я не нашла ни Стеллы, ни Каролины. Кто-нибудь из девочек может их поискать. А мне нужно проверить свой шкаф. — И, освободив себя таким образом, она сбежала в туалет для преподавателей, где закрылась в кабинке и постаралась успокоиться. Ее всю трясло.

Не будь дурой, выговаривала она себе, зажав зубами носовой платок. Розу воспитывали строго, не позволяли расти плаксой, и рыдала она редко. Однако на этот раз, несмотря на все ее усилия, жаркие, горькие слезы проделали дорожки по пылающим щекам. Она сердито гнала прочь эти слезы. Все школьницы отпускают жестокие и насмешливые комментарии в адрес учителей. Это более чем естественно. Она вспомнила, как сама делала то же самое — или, по крайней мере, выслушивала, как это делают другие. Нет, так сильно задело ее не то, что Камилла или другие ученицы думали о ней. Роза никогда не жаждала лести и не добивалась популярности, что, впрочем, было одной из причин, почему она, несмотря на отсутствие призвания, считалась хорошим учителем. Задело ее то, что эта самая Камилла сказала правду. Роза действительно была старомодной и плохо Одетой. А еще слишком деликатной, чтобы отказаться от соседства громогласной и напористой Беатрис, с которой у нее вообще не было ничего общего. В действительности ей уже было двадцать четыре года, и, что хуже всего, верно было и то, что она все еще девственница. И наверняка большинство девочек из старшего шестого класса уже знали о сексе больше, чем она, несравнимо больше.

И потому слова Камиллы вроде бы не должны были произвести эффект разорвавшейся бомбы. И в сказанном она не услышала ничего нового или поразительного. Но до того, как она была вынуждена выслушать правду без прикрас, Роза подавляла в себе ответственность за эту правду. Подобно многим скромным и непритязательным людям, ее мало заботило впечатление, которое она производила на окружающих. Конечно же, она неосознанно стремилась к признанию, когда что-то делала, но правильностью и сообразностью твоего поведения она не стремилась добиться восхищения и инстинктивно избегала хоть как-то привлечь к себе чужое внимание. В своей застенчивости она полагала, что лишена суетности. Но сейчас, разбухая под розовым ангорским джемпером, подавлявшееся самолюбие Розы стало заявлять о себе с блеяньем разгневанного ягненка.

Она погляделась в старое, покрытое пятнами зеркало. Ее очки, хотя и не похожие на крылатые чудовища, какие любила мисс Макманус, выглядели очень скучно, они выбирались в спешке в отделении Фондa национального здоровья и совершенно не подходили к ее лицу, овальному с высокими скулами. Она сняла их. Выписаны они ей были для чтения мелкого шрифта, видела она прекрасно и без них. Так почему же, снимая очки, она чувствовала себя такой беспомощной и уязвимой? Из зеркала на Розу глянуло ее лицо. Чистая, алебастровая кожа, лишенная косметики, очень темные глаза и ресницы; губы, которые, как и грудь, казались более полными, чем ей этого хотелось. Масса густых, черных, буйных волос, вкривь и вкось торчащие заколки, вылезающие отовсюду пряди. Высокая, стройная фигура с очень длинными ногами, которые она всегда обувала в туфли на плоской подошве, чтобы уменьшить свой рост. И, разумеется, ошеломляющее обилие груди, которое обычно камуфлировалось бесформенными блузами и мешковатыми джемперами.

Что ж, пожалуй, она заслужила насмешки Камиллы и ее сверстниц. Но ведь не все же появляются на свет красивыми, с тонкими и светлыми, как у младенца, волосами, голубыми глазами и очаровательной женственностью, чем так явно гордилась Камилла в свои сияющие восемнадцать лет. По крайней мере, думала Роза, отчаянно ища себе оправдания, она была безукоризненно чистой, с аккуратным маникюром, нижнее белье без единого пятнышка, зубы ровные, очень хорошие. Так что не было абсолютно никаких причин для такой бурной жалости к себе. Что же касается секса… ну, лучше уж никакого, чем секс ради секса. Кроме Найджела, она еще не встречала мужчин, привлекавшего ее в физическом отношении. В студенческие годы ее лапали на разных вечеринках, пускали слюни, а «доброжелательные» подруги знакомили с безнадежно непривлекательными молодыми людьми, которых они относили к «ее типу». Не удивительно, что она спасалась бегством в учебу и ухитрилась получить весьма высокие оценки по предмету, который, как она вынуждена была признать, никогда не интересовал ее особенно сильно.

Зазвенел звонок, созывая правоверных на концерт шестого класса. Роза торопливо промокнула глаза, водрузила на нос очки, стиснула зубы и, само хладнокровие, вернулась к своим обязанностям.

Когда вечером она явилась к себе на квартиру, неприятный случай уже почти забылся. Она отдалась нахлынувшему на нее чувству свободы, радуясь, что целых шесть недель не увидит Холитри. Пожалуй, в следующем учебном году она начнет присматривать себе другую работу, но это было, как обычно, решение, которое Роза регулярно делала на автопилоте, а потом быстренько его же и нарушала, решив, что ей и без того повезло с работой в таком безопасном, надежном и непритязательном месте, где директриса так явно благоволила к ней. Это была первая школа, которая захотела иметь с ней дело, и Роза считала невежливым и неразумным отклонять доставшееся ей место. Что ни говори, а классические дисциплины были достаточно редким предметом, который всячески склоняли и хулили прогрессисты от образования. Ей, по крайней мере, не нужно было при любой погоде носиться по спортплощадке, как Беатрис. Хотя та со всей страстью отдавалась работе, и ее энтузиазм в организации соревнований и турниров между школами заставлял порой Розу устыдиться своей пассивности. Впрочем, за увлеченностью работой Беатрис забросила более светские аспекты жизни и была до крайности неряшлива, а едва намечалась какая-нибудь серьезная работа по хозяйству, тут же выяснялось, что ей срочно нужно бежать на тренировку. В квартире повсюду валялись вещи Беатрис, напрасно дожидаясь утюга, в преддверии приближавшегося отпуска на континенте, поскольку она намеревалась участвовать в пешем походе по Австрии в качестве одного из руководителей.