Превращение Локоткова - [5]

— Кто?..

— Надо Ивана, — сказал Назип. — Если ты Иван, то открой.

— Я-то Иван, а вот ты кто такой? Я тебя не знаю. Уходи.

— Открывай, Иван, не тормози человека, если он на воле. Ты не нужен, переночевать надо. Адрес нам дал Семен Любов.

— А, Маляр! Где-то он пропал, пропал, мой дружок… — щелкнул замок, дверь отворилась, и выглянул сухой белесый мужик лет сорока, небрежно одетый. Локотков с Назипом вошли, повесили в прихожей пальто, и осмотрелись.

Квартира была однокомнатная, зачуханная до крайности. Кисло воняло из кухни, в комнате тоже был спертый кислый дух. Кушетка, обшарпанный стол, два стула — вот что там было. Еще прислоненная к стене раскладушка. Не разуваясь (пол был грязный) прошли в комнату, с любопытством косили глаза в сторону хозяина. А он все шнырял перед ними взад-вперед, и голосил:

— Ко мне вчера так-тось зашли ребята, сырков принесли, вина, все. Поговорили так, покумекали, да еще сбегали. Нонче проснулся — ох, думаю, беда… Трояк вот остался, так ведь до пенсии-то сколько ждать!

Назип моргнул Локоткову. Тот шагнул к прихожей, но башкир остановил его: «Сам схожу. Ты обживайся». Валерий Львович остался, сел на стул. А Иван суетился, суетился по квартире, делал вид, что убирается, а сам только легонько подмахивал с пола пыль, засоряя воздух. Ноги он слегка подволакивал; иногда верхняя часть туловища крупно вздрагивала, и рука делала неверное, конвульсивное движение. И голова дергалась. Натуральный инвалид. Он стрекотал оживленно, явно обрадованный приходои постояльцев, благодаря которым в доме снова возникнут еде и выпивка.

— У меня живут, живу-ут, да, и все!.. По закону моя квартира, и все, и имею право! Я с тобой и выпью, и поговорю, и поем, и все. А кому не нравится, так это мне наплевать. Ты человек, и я человек, и все, верно?

«Ну и ничтожество, однако, — подумал Локотков. — Ладно, черт с тобой, ночь-другую можно и здесь. Не больше, однако…»

Пришел башкир. Иван обрадовался, быстро-быстро зашуршал ладошками, побежал мыть стаканы.

— Слишком много ты взял вина, Назип, — сказал Валерий Львович. — Смотри, опьянеешь, а ведь у тебя поезд, ты не забыл?

— Не забыл, не забыл! Я все помню, не бойся. Эй, хозяин! Давай, гулять будем! — в глазах его и движениях появилась вдруг быстрая, хваткая звероватость, и этот теперешний Назип разительно не походил на того угрюмоватого, вразвалку ходящего большого башкира, каким его знал в заключении Локотков.

— Сидел я в несознанке, ждал от силы пятерик… — пел Назип, двигаясь возле стола и расставляя нехитрую закуску. Хозяин, дергаясь, похлопал в такт песне, и Назип отстучал по полу несколько колен лагерной «цыганочки». Локотков впервые увидал товарища танцующим, и удивился: «Что это с ним?»

— За тех, кого нет с нами! За тех, кто на вахте и на гауптвахте! За тех, кто в лесу! За тех, кто в зоне! — таков был первый тост, и все выпили его залпом, и стряхнули на пол остатки водки из стаканов.

— Ты сидел? — спросил Назип у Ивана.

— А как же! — ответил тот, снова сильно содрогнувшись.

— Тогда понимаешь… Наливай! За матерей, за мамочек наших родных, которым мы не принесли счастья!..

Локоткову после первого стакана стало жарко, он почувствовал сильную усталость, и расслабился. Некурящему, вдруг захотелось курить, говорить о своей прекрасной прошлой жизни, о науке с этими двумя людьми, разделившими сегодня его компанию. Слова Назипа о матерях как-то прошли мимо его сознания, поэтому он оторопел и испугался, увидав надвинувшееся вплотную, злое лицо башкира:

— Львович! Не хочешь пить за мать? Соб-бака-а!.. — он схватил Локоткова за ворот рубашки, начал перекручивать его, чтобы зажать горло. Валерий Львович вытянул вперед руки, уперся в лицо Назипу и стал запрокидывать его назад. Наконец, они отцепились друг от друга, и Локотков полетел с табуретки на пол. Поднялся, подошел к столу. Назип уже сидел, глядел выжидающе. Иван зыркал по углам, тревожно дергался. Локотков взял свой стакан, стукнул им о пустую бутылку, выпил и сказал:

— Вот за мать. Я же не против, какой разговор? Просто я не слышал тоста, Назип, задумался чего-то.

Тот вздохнул облегченно, улыбнулся:

— уперся в лицо Назипу и стал запрокидывать его назад. Наконец, они отцепились друг от друга, и Локотков полетел с табуретки на пол. Поднялся, подошел к столу. Назип уже сидел, глядел выжидающе. Иван зыркал по углам, тревожно дергался. Локотков взял свой стакан, стукнул им о пустую бутылку, выпил и сказал:

— Вот за мать. Я же не против, какой разговор? Просто я не слышал тоста, Назип, задумался чего-то.

Тот вздохнул облегченно, улыбнулся:

— Ниш-шего-о… А где твоя мать, Львович? Жива? Не здесь живет, нет?

— Нет, Назип. Живет на Алтае, в селе. Я тамошний. Когда-то я хотел взять ее жить к себе, и вот — такая получилась чепуха…

— Теперь ты к ней езжай, и живи с ней. Что тебе здесь делать? Мать всегда добрая, она примет.

Локоткова уж начало развозить, и он заговорил, смеясь и грозя пальцем башкиру:

— Я н-никогда-а… что ты! Думаешь, мать сказала там, что я сижу? Ни в жизнь, Назип! Я для них — человек! Большим человеком стал, понимаешь? Кум королю и сват министру, вот! И чтобы я сейчас приехал обратно? Я приеду, приеду. Но только тогда, когда снова стану тем, кем был. И не меньше! И… покажу всем, кто такой Локотков! — он мутно огляделся и крикнул: — А вы все кто такое?! Вон! Вон отсюда!..