Преступный мир [воспоминания сыщика] - [19]

Преступник, видя свое бессилие и потеряв надежду на револьвер, решил испытать свою силу и бросился на меня; схватив меня подсилки за пояс, старался сва­лить меня на землю. К его прискорбию, я оказался гораздо сильнее его и, будучи с малолетства хорошим борцом (как воспитанник кадетского корпуса и быв­ший офицер), я сразу свалил его на землю, наступив коленом на горло. На выстрелы успели подойти ка­кие-то два господина, которые помогли мне связать преступника. При обыске у него я обнаружил часть церковного ручного креста и револьвер с двумя выпу­щенными пулями и тремя осечками. Записав свиде­телей и пригласив их на другой день в участок, я, взяв арестованного, дошел до первого извозчика и поехал в участок.

Городовой, погнавшийся за другим преступником, доложил мне, что тот успел скрыться в саду сахарного завода, перескочив туда через забор. Задержанный назвался бродягою Гонтаренко.

Дня через три после задержания Гонтаренко, я по­лучил сведение, что в квартиру одного домовладель­ца Картомышевской ул. заходит какой-то мужчина, который поздно ночью куда-то уходит, и что этот муж­чина днем, очевидно, боится показаться на улице.

Взяв с собою городового Бондаря, отличающегося силою и сообразительностью, отправился по указан­ному адресу. Придя в квартиру домовладельца, я зас­тал незнакомого мне мужчину, показавшегося мне за отчаянного разбойника. Он смотрел на меня испод­лобья и вызывающе. В кармане у него я обнаружил также часть церковного креста, долото, три отмычки, щипцы и огарок свечи. Назвался он Порохнявкою. В участке, при сличении частей креста, составился целый крест. Крест этот в числе других вещей был ограблен из церкви Тираспольского уезда. Гонтаренко до суда успел бежать из-под стражи; Порохнявка приговорен к 10-тилетней каторге, он был уличен цер­ковными сторожами.

XIV

Производя розыск преступников и посещая всевозможные воровские притоны и вообще подозрительные места, я часто посещал и низкопробные рестораны. Придя в один из таких ресторанов и став в дверях, я осмотрел всех присут­ствующих с целью уловить какой-либо жест или прием посетителя. Публики было человек до 50-ти, сидели они за столами, заставленными бутылками с напит­ками и вели оживленный разговор; здесь под столом валялся пьяный, в другом углу, опершись на стол, спал также какой-то мужчина, в конце комнаты за столом сидели два человека, прилично одетые. При моем появлении в ресторан, я заметил, как один дру­гого толкнул локтем и что-то вполголоса сказал; мне послышалось, что он произнес мою фамилию. Обоих мужчин я совершенно не знал и видел впервые, но они мне показались подозрительными и я решил их арестовать. Подойдя прямо к их столу, не боясь такой массы подвыпившего народа, я рискнул их обыскать. Кто-то из посетителей оказался благоразумным чело­веком и сообщил городовому о моем нахождении в ресторане; городовой явился ко мне, я ему приказал обыскать одного, а сам принялся обыскивать другого. Кроме ножей и денег, ничего подозрительного <я> не нашел.

«В чем дело? За что вы нас обыскиваете, мы не воры, а честные ремесленники, сидим в ресторане чин­но, никого не трогая и не совершая бесчинств», заяв­ляет первый.

«Не зная вас лично, я желаю узнать, кто вы и какие у вас виды на жительство, а поэтому приглашаю вас следовать со мною».

«Извольте мой документ, я потомственный дворя­нин Иван Добровольский, за лишение меня свободы будете отвечать перед судом, ибо я так не оставляю», говорит все тот же.

Прекратив разговор и взяв на свои дрожки Добро­вольского, приказал городовому доставить другого; я поехал в участок, где осмотрел документы задержан­ных. Добровольский, кроме бессрочной паспортной книжки, предъявил дворянское свидетельство и сви­детельство об исполнении воинской повинности. Дру­гой назвался крестьянином Николаем Веселкиным и предъявил годичный паспорт. Несмотря на такие доку­менты, удостоверяющие самоличность задержанных, я, всмотревшись в Добровольского, вынес впечатле­ние, как об опасном воре, а потому рискнул их аресто­вать, забыв даже угрозы Добровольского.

Личности задержанных меня крайне заинтересо­вали, а поэтому я решился узнать, кто они есть в дей­ствительности.

В день задержания их я отправился бродить по разным притонам с целью узнать если не фамилию, то хотя <бы> судимость арестованных. Около часу но­чи встретил меня один воришка и говорит, что с меня следует на чаек, а когда я спросил, за что, то он, улыб­нувшись, сказал, что за беглого из каторги.

«Какого беглого?»

«Того самого дворянина, которого вы арестовали в ресторане позавчера».

«Разве он беглый каторжник? Как же его фамилия и за что он был сослан?»

«Фамилии его не знаю, но говорят наши товарищи, что вы арестовали каторжника Максима; за что он был сослан, не могу сказать, ибо я лично с ним не был знаком; говорят, что фамилию его знает Левка, кото­рый содержит трущобу».

По документу значится Добровольского имя Иван. Отправляюсь я к Левке и спрашиваю его, не знает ли он каторжника Максима и за что он судился. Левка от­ветил мне, что Максим судился за убийство Авидона, фамилии его не знает, но лично был с ним знаком.